Живой роскошный ад

Я ехал на мулице, и она упала, скинув меня – то ли наступила в нору, то ли поскользнулась на камне, в общем, сломала ногу. Лошади орут, как люди, но мулы просто воют – «Аууууу!». Никогда не слышал такого крика – разрази меня гром, но эта мулица прямо рыдала. – Он помолчал. – Знаете, я такой злодей, что обо мне песни надо писать, но я же тоже люблю. Женщин люблю, и о собаках никогда не думал плохого. Кошек, правда, не выношу, но вот хорошая собака – это одна сплошная любовь. Но я как услышал эту мулицу – меня охватило такое горе, какого раньше не бывало. Заяц с Джофуссом поняли, что втроём нам скотину не вернуть, и я им сказал: езжайте на ферму Ходжсона и спросите, можно ли переночевать у него в амбаре, а там разберёмся, что делать со скотом. Подождал, пока они отъедут, потом достал свою пушку сорок первого калибра, приставил мулице к башке и закончил её страдания. Хрусть – и тишина… такое непросто забыть.

Собирался уже идти за ними, но тут небо разверзлось, и, клянусь, я аж пригнулся – так напугался грома и молнии. Побежал подальше от мулицы под деревья спрятаться от грозы – там-то я и увидел белую женщину.

– Белую женщину? – потрясённо переспросил я.

– Не просто белую, а белую – волосы белые, платье белое, всё белое. Она меня манила своей красивой ручкой, мол, «иди ко мне», и я пошёл, хотя стало очень страшно. Но дождь молотил вовсю, было холодно, и – в общем, может, я был не в себе, но рядом с леди дождь казался слабже. Я к ней подошёл, спросил, как дела. Она засмеялась, поздоровалась, взяла меня за руку своей холодной рукой, начала мурлыкать какую-то песенку, потом сказала: «Пойдём со мной в лес, тебя ждёт кровать и еда». А я был усталый и голодный, а её голос прямо-таки обещал тёплое одеяло и хорошую еду – свинину, мамалыгу, овощи, кукурузу. Ну и я пошёл с ней в лес, понимаете?

Мы долго шли, и я спрашиваю: «Куда мы идём?». Она сказала что-то похожее на «Кипердилли», но не совсем то, если вы меня понимаете – потом-то я понял, что она сказала. Она говорит: «Ты, значит, любишь музыку», и я говорю, что да, умею немного на гитаре. Папа мне оставил гитару, а потом уехал в Техас. Она начала мурлыкать и петь что-то про королей, короны, говорящую чёрную стену, а я иду, слушаю, и музыка в меня вливается. Понимаете, будто проникает в меня.

Я сказал, что не совсем понимаю. Ханибой отпил ещё виски, закурил сигару и задумался:

– Знаете, как бывает, что песня привяжется и не отвяжется? Пара строчек всё играют и играют в голове, как будто река течёт сквозь тебя без спросу.