Живой Журнал. Публикации 2001-2006

— В принципе это реально — ее могли сосватать родственники…

— Конечно, могли — но речь не об этом. Приведённая выше клишированный текст обращения я вижу в разных местах. Из такого текста создаётся однозначное впечатление, кто журналистку-правозащитницу украл. Понятно, что вдову Басаева могут украсть совсем другие люди — из-за продолжающейся мести, из-за того, что хотят узнать что-то, из-за дележа чего-то, в конце концов из-за мены на что-то.

Но тихий обыватель где-нибудь в Костроме этого не знает, и им с помощью такого текста манипулируют. И если он узнает, что про Басаева — правда, то начинается откат: а гори они все синим огнём, меня пытались надуть, так больше я не верю ни в какие похищения. Ни басаевых, ни ильмановых, ни сидоровых. Таким образом, это такой акт информационной войны — что, повторяю, не отменяет моего отношения к любому похищению.

— Это "клишированное выражение" содержалось в том письме, что она передала правозащтиникам до своего похищения. Оно вошло в открытое письмо к прокурору Чеченской Республики от имени правозащитных организаций, когда никто не заговаривал даже о том, что возможно она вдова Басаева. Это потом такое вдруг начало всплывать. Так что умысла здесь изначально не присутствовало.

— С этого места я перестал понимать, о чём речь. То есть, в то, что содержалось в письме — верю. В том, что раньше о ней в этом ключе "широкая общественность" не знала — верю. Но вот в то, что не слабоговорящая двенадцатилетняя девочка из заброшенного горного села, а журналистка, сотрудник всяких правозащитных программ, сочиняющая тексты на русском языке, мне сообщает: "вышла замуж, а муж оказался боевиком" — это значит, что меня подозревают в идиотизме.

Вот с этого именно места я и не понимаю — какого умысла тут у неё не присутствовало, и что такое вышло.

Самый простой путь — это решить, что и она и её друзья, понимают, что ко вдове Басаева никакого сочувствия не будет. Он в народной мифологии — будто Гитлер, а кто пожалеет Еву Браун? Да и у обывателя появляется мысль: «А ну-ка, упыри делят басаевские деньги? Или предложили поделиться. Или ещё что». А это обращение построено так, что впечатление от него однозначное — честная и чистая девушка, правозащитница похищена — кто таких похищает? Да военные. Или власть. ФСБ какое-нибудь. И большая часть честных обывателей это именно так поймёт.

То есть, коли мне скажут — пусть правосудие для всех поровну, на да, вдова Басаева, но давайте расследовать, потому что всяк имеет право на жизнь, и проч., и проч. С пониманием.

Но что мне тогда глупости говорить? Так что про отсутствие умысла я тут не понял.

Извините, если кого обидел.

30 августа 2006

История про разговоры DLIV

— А может, состоится прорыв в медицине — людей рассадят, как гомункулусов по стеклянным банкам, и они станут жить долго. И вы справите не только завтрашний день рождения, но и трёхсотый.

— Ну, знаете… Трёхсотый день рождения в стеклянной банке — тут и в ад запросишься.

— Не хотите — не надо. Справляйте как хотите. Моё дело предложить.

— Ну неужели Вам бы хотелось справить трёхсотый день рождения, сидя в банке, как последний гомункул?

— Да я и сейчас в банке сижу. Стекло и бетон вокруг…

Извините, если кого обидел.

30 августа 2006

История про разговоры DLXIII

— Хуй вам, а не Звёздные мосты.

— Грубый Вы, критик Березин. Не буду я с Вами общаться.

— Не выйдет! Тем более, я не критик — я давно научно доказал, что никакой критики больше нет.

— Запросто выйдет! Вот почему я хрен знает откуда, из заграницы какой-то узнаю, что Березин на радио "Свобода" про Стругацкого рассказывал, а не от Вас?

— Какой-такой заграницы? Сроду по заграницам не ездил.

— Это нам неизвестно, куда Вы ездите. Знаем только, что советские люди на радио "Свобода" не разговаривают.

— Там вообще никто не разговаривает — там только клевещут поверх барьеров.

— Ты сказал!

— Эт’ точно.

Извините, если кого обидел.

31 августа 2006

История про разговоры DLXIV

— Прежде чем причитать, оглянитесь. А то будет как в прошлую субботу.

— А что было в прошлую субботу?

— Ну у вас и память! Девичья. Прямо будто не ездили никуда.

— Хм… а откуда вы всё знаете, уважаемый???

— Я? Откуда?! Все знают. Ту тётку из ларька на станции до сих пор так трясёт, что она сдачу считать не может.

— А пускай лечится!!!

Не всем это теперь поможет. Милиционер, говорят, теперь безнадёжен. Будет теперь ловить своих китов с акулами на Загородном шоссе.

— А?

— Да уж нечего тут. Хотя вы, конечно, уже человек конченный.

— Так! Без оскорблений!

— Какие оскорбления?! Я говорю об этом со скорбью и жалостью. Может, если бы вы не ели копчёного угря, то всё бы и обошлось.

— Нормальный угорь был, местами вкусный почти… Что-то не так?

— А вы не помните, как плясали на столе, извиваясь, и кричали, что это угорь внутри вас колобродит?

— Если честно, не помню… Только прошу вас, никому не говорите!.. Ладно. Забыли.