Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Дело портят и завывания о потерянном поколении в духе другого иностранца: «Поколению 1970–1976… такому многообещающему… чья жизнь была столь бездарно растрачена. Да упокоятся с миром наши мечты о счастливом будущем, где всё должно было быть иначе… R.I.P.». Но дело в том, что Хемингуэй тоже вглядывался в лицо собеседника и про себя бормотал о человеке, отмеченном печатью смерти: «Хочешь одурачить меня своей чахоткой, шулер. Я видел батальон на пыльной дороге, и каждый третий был обречён на смерть или на то, что хуже смерти, и не было на их лицах никаких печатей, а только пыль. Слышишь, ты, со своей печатью, ты, шулер, наживающийся на своей смерти. А сейчас ты хочешь меня одурачить. Не одурачивай, да не одурачен будешь».

Но очарованный книгой сам становится индикатором — интересно его изучать, кто он, каков он? Одним словом, это книга для офисной плесени больших городов, у которой не хватает денег на кокаин — и при грамотной раскрутке и вложении денег может стать среди неё популярной.

Впрочем, эта книга давно была написана, только хватило всего несколько абзацев: «Да ведь твоя зарплата говно, — сказал ангел. — На неё ведь всё равно ничего не купишь.

Вован смерил ангела взглядом:

— Знаешь, что, лох, лети-ка отсюда.

Ангел, судя по всему, обиделся. Взмахнув крыльями, он взвился в чёрное небо и скоро превратился в крохотную снежинку, летящую вертикально вверх.

Вован чуть приподнялся на задних ногах и задумчиво поглядел на далёкую цепочку тусклых огней.

— Зарплата говно, а? — повторил он недовольно. — Вот лох. Небось, и Сейси читали, и Кокса, знаем, знаем. зарплата на самом деле охуеннная, просто такой дорогой кокаин».

Впрочем, через год тема протухнет, жизнь потащит нас по камням дальше, и других забот довольно есть.

Извините, если кого обидел.

01 сентября 2006

История про разговоры DLXXVI

— Ведь пройдет лет десять, и будут молодые авторы друг другу хвастаться — мол, водку на конвенте пил с Лукьяненко с тем и с тем (подставить любую из фамилий сегодняшних молодых издающихся авторов)… Забавно.

— Это трагическое заблужение. Потому как через десять-двадцать лет интерес к этой сфере деятельности умрёт. Я, в силу обстоятельств, знаю много имён хороших писателей семидесятых — ныне они поросли травой.

— Неа, это так не работает. В семидесятые годы литература была некоммерческая, то есть не отвечающая критерию интересности. Ну кому нужны эти саги о сталеварах, а? Далее: я веду речь об активно издающихся авторах. Попробуй хоть сейчас, хоть тогда не издаваться 5 лет — и все, гарантированно имя порастет травой.

— Вы только не обижайтесь, но вы ужасные глупости говорите. При продаже "Вечного зова" Иванова на Кузнецком мосту толпа в давке выдавила огромное окно витрины. Книга Пикуля на чёрном рынке продавалась за половину зарплаты инженера. Сага Маркова о партийных работниках Синегорья выдавалась в библиотеках по очереди. Ну а о коммерческой составляющей хорошо говорили членские взносы писателей — я видел ведомости. Дальше суждение скатывается к тавтологии "авторы, что будут активно издаваться через десять лет будут очень известны" — ну, да. Только всё остальное же очень спорно. Современная издательская политика стимулирует рост прослойки авторов с багажом в несколько книжек, но изданных тиражом 3.000 — 5.000 экземпляров) — и обратного хода я не вижу, читать будут ещё меньше.

Если это и слава, то узкокорпоративная.

— А я вот надеюсь, что может быть, через десять-то лет, как раз когда этот самый интерес к "популярной литературе" умрет, или притихнет — может, она возродиться? Разная, странная, интересная, "Сэллинджеры" наконец отечественные появятся, и — может быть, как раз лучше станет, хотя… Наверное, я наивна, да? Уж точно через десять лет мы устанем так, что у нас сил на водку не останется с молодыми-то…

— Ну, тут (я думаю) вот в чём дело. Если интерес к популярной литературе умрёт, то она будет просто непопулярная. Тут как в спорте — могут быть абсолютные достижения, а могут быть относительные (типа-лучший-писатель-года). Совершенствоваться в абсолютных значениях никто не мешает.

Я думаю, что в нормальном Средневековье никто не мешал Вийону таскаться по кабакам, сочинять песни, и в итоге сдохнуть неизвестной смертью. Вопросы тиражей его особенно не волновали. Так и здесь — нормальное частное дело, возня по углам. Просто не надо этого пугаться.

— Отчего-то вспоминается мне следующее высказывание: "Самозабвенное помешательство друг на друге — это не доказательство силы любви, а лишь свидетельство безмерности предшествовавшего ей одиночества". Это к вопросу о пострадавшем стекле. Не оттого ли был такой спрос на Иванова, что читатель зверски оголодал по интересным книгам?

Впрочем, то лишь мои догадки, в то время меня в России не было. Вам, разумеется, виднее.

Я думаю, что были свои проблемы и свои успехи в литературе как тогда, так и сейчас. Тут много нюансов.