Живой Журнал. Публикации 2001-2006

О времени премьеры будет объявлено дополнительно, как писали на той афише. Я же вкладывал в каждый коныерт сопроводиловку. Ну что, черт возьми, за необязательность. Я просил — не дождавшись отмашки, за пределы не выносить… А вот эта вот здешняя трепология — зачем? Нельзя все-таки никогда — НИ-КОГ-ДА — быть уверенным, что люди, вроде, профессиональные, будут серьезно относиться к своим обязательствам. Достало дилетантство это всехнее и поголовное! Кто вас просил — сейчас? Кто?! Тьфу! Слова другого на вас всех нет.

Вы же понимаете, что мне Уральский рабочий меньше чем через 20–25 дней тираж не отдаст. История с "Диггером" первым ничему вас не научила? Ведь тогда чуть не угробили книжку-то вот именно таким несанкционированным трепом.

— Мне, между прочим, никто ещё не присылал. Мне Гаврилов под обязательства дал электронную версию. Ко мне никаких претензий быть не может. Вон у Горного в Лондоне уже бумажная версия.

И что? Ему кто слово сказал, когда он недостатки оксфордской топографии стал перечислять?

— Да. Вы были в списке, который я оставил Гаврилову. В чем, честно говоря, начинаю все больше и больше раскаиваться. Саша за каждого из вас — поименно — поручался: "зуб давал", глаза закатывал и вообще прижимал к груди руки. Ну, вы знаете, как он это умеет. И что теперь, вы теперь всей компанией меня решили наказать, за то что я повелся?

Знаете, мне уже кажется, что вы делаете все, чтобы я раз и навсегда зарекся проводить подобного рода информационные акции в предварительном порядке.

Я думаю, нам всю эту историю предстоит обсудить подробнее. Впрочем, не тут, конечно.

Я дам знать. Уж извините, но этот разбор я точно не намерен устраивать на публике.

Что касается Горного — это чушь, я думаю. Где он это пишет. Покажите, где?

— Во-первых, Гаврилов закатывает глаза или прижимает к груди руки совершенно по другим поводам.

Я его очень давно знаю — к клятвам это отношения не имеет. Просто рядом с вами стояла какая-то интересная девушка. Вполне возможно, что он вас и не слушал.

Сам он, кстати, ничего не помнит.

— Ну, и где там, у Горного, про бумажную версию? Нет у него бумажной версии. И не может быть. Прочитайте внимательно запись. Откуда вы знаете, в какой форме и что именно ему привезли? Вы сами эту "бумажную версию" себе намечтали. То же самое у него — что и у вас всех. Неоткуда ему книжку взять. Если говорит, что она у него есть — просто дурит вас, и все тут. А если у него есть книжка — пусть мне покажет. Вот пусть сфотографирует — и файл пришлет. Или тут вот выложит.

До тех пор — не поверю.

А с Гавриловым — ладно, бог с ним. Я ужо сам с ним отношения теперь выясню.

05 сентября 2006

История про Ясную Поляну

Сидел как сыч в Ясной Поляне. Нашёл место, где можно было поспать у речки Воронки. Мать земля была сыра, а сон быстр и похож на сон зверя.

В конце надо было отряхнуться и выйти к людям.

Пока просыпался, думал о путешествиях в Грузию — русского путешественника всё время влечёт на юг. Там он спасается от холода, а в голодный год ищет хлеба. Исчезнувший прямоугольный хлеб такой путешественник замещает круглым.

Но не всё так просто.

Есть плата за гостеприимство, которая оборачивается несвободой описания.

Но потом рассуждения прерывал дождь, бросал в лицо горсть капель. Значит, снова надо было идти через мостик — в усадьбу.

Извините, если кого обидел.

14 сентября 2006

История про писателей, что едут на юг

Итак, русский человек, что движется на юг, во-первых кормится, во-вторых — греется, и, наконец, спасается — как пишет об этом Давид Самойлов «…недаром, в русской поэзии с Пушкина звучит грузинская нота, недаром под крыло Грузии приходили русские поэты нашего века, попавшие в беду». Кстати, воспоминания самого Самойлова о Грузии характерны — он переваливает Кавказский хребет, всё неуютно, в гостиницах говорят, не посмотрев «мэст нет», но потом он встречается с поэтом Межировым и Самойлова как бы впрок принимают в состав писательской делегации. Дальше начинается извечная песня — «Застолье в доме поэта оставило впечатление вдохновенности и приподнятости духа» — череда столов и тостов.

Всякий человек, которого обогрели, чувствует себя обязанным. Если он преломил хлеб с хозяином — особенно.

Но для писателя это довольно гибельный путь — он теряет остроту зрения. Начинается ресторанное соревнование — из-за соседнего столика присылают бутылку вина, на неё нужно ответить двумя, на них — удвоенным количеством, а уж на него — дюжиной.

Это не очень сложный, но со своими особенностями, ритуал.

Собственно, эти истории — лишь начало разговора о писателе Астафьеве, который никаким дипломатом не был, а был хоть и сварливым, но великим русским писателем.