Живой Журнал. Публикации 2001-2006

— Все понятно, но скепсис-то относится именно к любви. Дело не в страсти, дело в ощущении, будто будущая любовь не искупляет того, что сейчас сошлись вместе два рассудочных человека. Либо за ними следует признать некую неправильную рассудочную любовь, либо, действительно, за Тургеневым — тот факт, что любовь в финале не оправдывает пафоса изначального холодного рассудка.

— Эта система рассуждений мне непонятна. Во-первых, понятие «любовь» в ней не определено. Во-вторых, совершенно не понятно, почему рассудочная любовь имеет отношение к браку по расчёту. В-третьих, никто (и Тургенев) никого не оправдывает, у него же мысль «счастливо доживут до того, что они называют любовью» (равно как и ещё десяток трактовок — совершенно не противоречива).

— Я тоже покамест вас не вполне понимаю, но одно тут важно: я именно что рассуждаю о том, следует ли определять понятие любовь или оставить его в романтической трактовке все собою знаменующего высшего чувства, не нуждающегося в определениях. Кроме того, где я сказал, что Тургенев кого-то оправдывает? Я выразил обратное предположение.

— Я неудачно выразился. Это про оправдание. Тут (мне кажется) дело вот в чём — это всё явление терминологическое. Однажды Битов рассказал следующую историю — о том, что он в юности считал, что «любовь» — это чувство молодых и красивых к молодым и красивым. Потом оказалось, что всё любовь — и старые и молодые. И любовь к убогому — тоже любовь. И любовь к знаменитости — тоже. И за деньги.

Смысл не в банальности мысли, а в том, что всё это перечисление «любовей» — кстати, меня давно занимает вопрос, отчего это в русском языке у любви нет множественного числа, так вот всё это перечисление — любовь с точки зрения участвующего.

Я бы оперировал этим термином как национальностью. Национальность — это то, с чем себя человек идентифицирует. И любовь — это то, что участник считает любовью. Ведь носов и ушей здесь всё равно не померяешь. Тургенев не был участником любви. Но скепсис выражал. Впрочем, мы пошли по кругу. Что-то у меня голова третий день проясниться не может…

— Думаете? Впрочем, от Тургенева всего можно ожидать.

Извините, если кого обидел.

17 декабря 2006

История про охранников

У меня есть странное наблюдение — раньше охранники и караульные были людьми из рода конвойных и часовых. За ними было государство — а за тобой три пятьдесят в кармане и отсутствие пропуска. И был понятный антагонизм с выламыванием дырок в бетонных заборах и Берлинской стене.

Сейчас все иначе. Сейчас охранник подходит к тебе и говорит: «Я, конечно, могу вас пропустить вон туда, потому что понимаю, как это вам нужно, да и кому на хуй вы помешаете. Но ведь у нас всё под наблюдением, везде у нас камеры. И с меня снимут половину моей небогатой зарплаты».

И смотрит тебе охранник в глаза, и ты стыдливо отводишь взгляд.

Потому как, хоть тебе туда и нужно, но не настолько. А у охранника, поди, двое детей и жена сидит, ждёт, пока, наконец, он ей гладиолус купит.

И вот с этой-то мыслью о гладиолусе ты уходишь, пристыженный.

Извините, если кого обидел.

18 декабря 2006

История про тенденции

Меня попросили написать про тенденции в современной фантастике, то есть — «чем характеризовался уходящий год». Про худшие и лучшие книги уже написали коллеги, избавив меня от такого несвойственного занятия, как чтение чужого.

Так вот: событий на самом деле четыре. Или, лучше сказать не событий, а явлений, потому что первое из них в том, что ничего не произошло. После пика интереса к фантастике, а особенно к отечественной фантастики, что случился после "Ночного дозора" внутрикорпоративное сообщество спокойно живёт, как и жило. А PR, что война — образовался прорыв, нужно срочно туда бросить танковую армию, ввести припасённый резерв — а резерва нет. То есть, наличествуют крепкие украинские авторы — Олди и Дьяченко, выпустившие добротные книги в этом году, есть сборник старинных текстов Лукьяненко, который очень интересен тому, кто хочет понять, что писали молодые ребята в восьмидесятые, не думая ни о какой славе (Это — интересная тема, но ей тут не место)…Итак, нет прорывной книги, от которой все бы охуели.

Второе обстоятельство в том, что всякий уважающий себя литератор стал писать в жанрах, что обычно ассоциировались с фантастикой — мистические романы плодятся как сорняки, криптоисторические детективы множатся как кролики, "Русского Букера" получила антиутопия, как не глянешь в шорт лист, там всегда сидит автор книг про глобусы и пермские перекаты. То есть, за рамками сообщества все пишут фантастику, а внутри — хрен поймёшь, что происходит. Народ сидит, выпивает и закусывает — в лучшем случае, как один библиограф, груздями. В крайнем случае рвут на себе и друг друге рубахи и кричат "Продали Россию! Мейнстрим выпил всю воду из крана!".