Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Кстати, о стамбульских книжных — в одном из них, на галатском холме я обнаружил турецкий перевод известной книги Горького. Ана — мать на обложке книги была похожа на свободу на баррикадах. Кажется, даже грудь, округлая у основания и заострённая в центре высовывалась из-под одежд — на фоне битвы, пламени и дыма. Чёрно-белое знамя билось над анушкой. А Памук оказался Павичем, только вместо хазар у него суфии, вместо словаря — тайна и магия букв, а так — это перенос сербского постмодернизма в воду Проливов. А так, всё узнаваемо — запах пыли и старых тканей, Востока и Юга, сырой рыбы и жареного мяса.

Орхан Памук и Муроками — всё суть варианты Павича. Экзотический автор, экзотичность перевода с японского, турецкого или сербского, качество которого никто не сможет проверить, и которое принимается на веру. Суть не в том, что перевод нехорош, а в том, что никто не читает автора в оригинале. Ключ здесь в том, что обязательна экзотическая страна — туристический флёр описания. И, наконец, необходим детективный элемент повествования.

29 декабря 2002

История про Стамбул № 3

Вспомнив о гаремах я прикроюсь чужим наблюдением: "Даже сейчас, когда тут заведомо музей, ажиотаж: умозрительная реализация мужских желаний, генная мечта европейца о единовластном владении гибридом бани и бардака. Леди Монтегю, автор "Константинопольских писем", поминаемая Байроном в "Дон Жуане", описала турецкие бани так, что вдохновила Энгра на его знойную эротическую картину, а завистливая фантазия превратила процесс помывки в любовные услады. В Топкапы у гаремных ворот — очереди и толпы. Выделяется слаженными абордажными приемами экипаж эсминца "Гетьман Сагайдачнiй", пришедшего сюда из украинского Черного моря"…

Любое путешествие суть путешествие к самому себе. И никаких новостей, кроме чего-то нового о самом себе в результате этого перемещения мы не получаем. В этом смысле кёнигсбергский философ был прав, не казавши носа из своего парадоксального-математического города.

29 декабря 2002

История про Стамбул № 4

Так вот, я был отчасти испорчен Бродским. Его снобизмом и ортогональностью к советской реальности. В каком-то смысле это путешествие было сведением счётов с Бродским — недаром Вайль соединил в Стамбуле Бродского и Байрона. Байрона, испортившего множество поэтов девятнадцатого века и Бродского, перепортившего множество поэтов нынешних. Восторги по поводу модных пиджаков ничем не отличаются от восторженного поклонения отверженности и ущербности скитальца. Персонажи мешаются. Крик души превращается в крик торговца. В своё время именно в Стамбуле будил меня панический крик разносчика бубликов. Панический и отрывистый — глас вопиющего в утренней, залитой босфорским солнцем пустыне. Крик абсолютно безуспешный.

Подражание Бродскому сродни изживанию комплекса самим великим петербуржцем, подражания его снобизму и кажущейся учёности — тут уместно процитировать другого петербуржца с весёлой фамилией Усыскин: "Замечательный поэт Иосиф Бродский окончил семь классов средней школы (это в Америке его держали за профессора) и после этого нигде никогда систематически не обучался. В принципе не так уж и сложно нащупать ту грань, за которую этому одарённейшему и много работавшему над собой человеку не давало продвинуться именно отсутствие правильного образования. Если не в стихах, где лишь вызывает подозрения некоторое злоупотребление терминологией из школьного курса геометрии и естественно-научных дисциплин (своего рода гиперкомпенсация, что ли?), то в эссеистике уж во всяком случае. Это не только историософские банальности "Путешествия в Стамбул", которые бы никогда не позволил себе дипломированный гуманитарий, но в первую очередь рассыпанные, как изюм в сдобном тесте, типовые псевдологические конструкции, всякий раз законы логики нарушающие, т. е. ничего не доказывающие. Самое печальное, что Бродский даже не подозревает, что здесь может быть проблема, и прямо-таки упивается мощью своего логического мышления. Собственно, один из основных навыков, вырабатываемых академической системой, и состоит в умении оценить границы возможностей собственных интеллектуальных бицепсов… Моя любимая, варварская, по сути, цитата из эссе "Поэт и проза": "…поэзия стоит выше прозы… не только потому, что поэзия фактически старше прозы, сколько потому, что стесненный в средствах поэт может сесть и сочинить статью; в то время как прозаик в той же ситуации едва ли помыслит о стихотворении". Поэзия, может, конечно, и выше прозы (хотя и неясно, что значит выше), но не по этой причине. Бродский думает, что он убедителен, а он лишь обаятелен".

30 декабря 2002

История про Новый год и засыпание

Кому праздник, кому пост, кому ожидание чуда, кому вершки, а кому корешки, кому таторы, а кому — ляторы, кому в чужом пиру похмелье, а кому война мать родна.

Всё едино — пусть никто не заснёт сегодня со слезами на глазах.

Извините, если кого обидел.