Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Что, скажите, ещё делать, когда старое сменяется ещё худшим? Когда на смену упорядоченной эпохе приходит разгон и развал? Так говорю я, молодой учёный, стучащий на пишущей машинке в опустевшем здании Гнивца. Уволился тот, уволился этот. Женя, однокурсник мой Женя Смирнов может быть исчез из жизни нашей навсегда, и никогда не увижу я его. Увольняется Елена Васильевна Сасорова… По коридору бегает кэфэмене Толик Фрадков и подписывает заявление. Ашавского и след простыл…

Один Захаров не уволился, да и то потому, что его на работе нету.

Э-эхх!

В общем, разгоняют нас. Да мы и сами развалимся.

А в час перед концом, что делать?

Да, да, тысячу раз вы правы: одарённый человек пишет мемуары, записки какие-нибудь, в конце концов… Я — бред пишу. Потому что скромен. Куда мне.

Я вот недавно хотел проводить домой знакомую даму, а она забоялась чего-то.

— Ну, — это я говорю. — Неужели я похож на насильника?

А она поглядела так оценивающе, осмотрела с головы до ног, и говорит:

— Нет, не похож.

Зараза!

Ну что ещё сказать? Про себя? А мне всё равно — я как старый ЗК — мне хужее не будет. Да…

Уйду из Гнивца, да не в вонючий ядерный институт, куда предлагает мне Каракин, а в Пушкино-Ашукино, на звероферму, к Диминым песцам под лапу. Буду жить-поживать и строить себе дом-пятистенку. А в среду женюсь, и будут у меня дети.

Старший — мальчик. Приведу его в зоопарк и покажу издали здание Института Физики Земли.

— Смотри, — скажу я ему. — Я не стал там ничем, а на нашем скотном дворе стал всем.

И он мне ответит:

— Я пойду твоей дорогой, папа.

22 января 2003

История про дневник молодого специалиста — ещё одна

Февраль. В городе неспокойно. В среду я приехал из Ленинграда, и все начали меня пугать. Одноклассница моя, дочь полковника государственной безопасности, рассказала, что её отцу в понедельник выдали пистолет и патрон.

— Один? — спросил я.

Бестактный я. Может, выдают по количеству членов семьи.

В министерствах было организовано дежурство. Печальным дежурным было наказано ни во что не вмешиваться и сидеть тихо, даже если будут бить министерские стекла. Москвичи запасались хлебом и придвигали платяные шкафы к окнам.

Но я-то, я! Я ничего этого не знал! Я был полон ленинградских мыслей и забот, а самым большим моим впечатлением было то, что жители города на Неве так обрадовались моему отъезду, что отменили талоны на сахар и чай. Но время шло. Приближалось Прощеное Воскресенье.

Отшумел День Советской Армии, но измученных рядовых и похмельных офицеров никуда не отпустили. Город был полон войсками всех разновидностей.

Итак, наступило воскресенье. Переулки за моим домом были набиты внутренними войсками. Милиционеры выглядывали из-за прозрачных щитов. Пожарные махались брандспойтами. Все ждали чего-то. Для того, чтобы проходить через оцепление я купил батон за 25 копеек. Помахивая им, я, провожаемый голодными взглядами солдат, прогуливался по улице.

Уличные сборища оказались вполне демократическими, и обошлось без драки. Скоро заморосил дождик, и стало вовсе противно. Люди, привыкшие, что в нашем богоспасаемом отечестве все катаклизмы происходят исключительно при дурной погоде, насторожились, но русского бунта, бессмысленного и беспощадного как-то не получилось, и все разошлись.

Голова моя побаливала, во-первых потому, что пришлось прослушать весь митинг, сидя у себя на кухне. Митинг, бывший у меня под окнами, на Зубовской площади, озвучивали огромными динамиками, укреплёнными на автомобильных кранах. Речи Гдляна, Афанасьева, а равно и других народных депутатов рикошетировали от стен близстоящих зданий. Пришлось запить Гдляна крепким кофе и перекурить.

Во-вторых, голова болела от перемены погоды. Наконец, мне всё надоело, и я пошёл в церковь Николы Обыденного. Так и прошёл день Несостоявшегося Государственного Переворота.

23 января 2003

Снова история про молодого специалиста

Прошло ровно два года.

Захаров уволился и теперь движет науку в стенах нашей Альма Матер, разве что сменив факультет на геологический. Он там сидит, и я ничего не знаю о нём. Дима купил себе машину и сейчас движется в ней по направлению к городу Пушкино по гадкому и дымному Ярославскому шоссе, покрытому грязным снегом. Серёжа же движется в автобусе домой из американского посольства, где только что получил въездную визу. Все в движении.

Но я — постоянен, как скорость света или что-нибудь еще, если депутат Денисов всё же опроверг Эйнштейна. Я сижу в Говнивце в компании вечно лечащегося Наиля и загадочной Светы Левитан, которую наш Каракин называл Левинсон, памятуя прочитанный в школе роман — классику социалистического реализма вот и прекрасно начался бред, а когда меня хоть я сам этого не ожидаю ещёпустятзакомпьютерегооккупироваласветакоторойплатяттакуюзарплатузавнешнийвидкакаямнеисниласьправдаяникогдабынесогласилсябытьдевушкойстакимлицом. Хватит.