Скоро за деревьями показались белые строения.
Первым делом я обошёл музей.
Было пустынно.
Рядом, отделенное металлической сеткой, стояло освежёванное сухое дерево. В нём неестественным образом торчал Колокол Нищих.
Некогда нищие приходили и брякали в этот колокол.
Из дома появлялся некто и давал нищим нечто.
Или ничего?
Огромная глыбища этого дерева стоит у дома матерого человечища.
Дерево росло и всасывало в себя колокол. Теперь он торчит почти горизонтально.
Ещё у колокола нет языка.
Как нынче ведут себя нищие, мне неизвестно.
По парку ездил на жёлто-синем мотоцикле милиционер и проверял поведение посетителей.
Но посетителей уже не было.
Один я шёл к выходу.
Я сижу на занозистом продуктовом ящике и голосую попутку.
За надорванную пачку сигарет грязный ассенизационный МАЗ вёз меня к тульской окраине. Солнце пробивает кабину, и шофёр, отворачиваясь от него, рассказывал про систему отсоса всякой дряни из частных выгребных ям. После этого он принялся рассказывать мне анекдоты. Помнил он их плохо и часто останавливался на полуслове.
Тогда анекдот сдувался как воздушный шарик.
Впрочем, потом мы заговорили о духоборах. Эти духоборы давным-давно уехали на Кавказ. Там, на границе между Грузией, Арменией и Турцией они и жили целый век — и на всех рынках Тбилиси молочные ряды были духоборские. А потом детей от семи до семнадцати привезли в Ясную поляну. Они многого пугались — в Ясной поляне они впервые увидели, как растут яблоки. Радость этих людей была лишь при виде коней, поскольку заняты мальчики в прежней жизни были только джигитовкой. Из-за инцестов дети были некрасивы.
В Грузии стало жить тяжело, и вот КАМазы заревели по грузинским дорогам, а в домах за Кавказским хребтом остались только старухи — умирать в пустых огромных домах. Умирать рядом с родными могилами — что куда лучше, чем доживать без них.
История пр Ясную Поляну (часть девятая)
В Тульском университете дали подержаться за реликвию, потрогать пальцем подпись Толстого под собственной фотографией. Сделана она тушью, оттого выпукла и светло-коричнева. Видел я там и желтую книгу «Воскресенья», что издана в Нью-Йорке, и деньги от которой перешли к тем самым духоборам.
Несколько лет назад ходил в Туле к церкви. Это был Никола Зелёный, где настоятелем был альпинист, и во время ремонта штурмовал крышу вместе с друзьями. Всё там было из чугуна — полы, престол. Это был чугунный храм — и всё оттого, что Демидовы занимались литейным делом.
Внутри стояли коробки с каким-то оливковым маслом. Кому одно предназначалось, было неясно. Да всё тут было к Богу. Эту церковь ещё пасли, а я застал ещё пустые храмы, белые, высветленные ветром…
Церковная казначейша рассказывала про исцеления. Исцелился даже какой-то психиатр. Казначейша, её звали, кажется, Марина, стояла в притворе и говорила:
— Вот у нас есть такая прихожанка, такая она русская-народная, такая сдобная, что прямо с изюмом.
Развиднелось. Солнце сочилось сквозь высокие окна. Нас пустили молиться и, шагая по холодному и гулкому чугуну, мы приблизились к иконам.
А в этот момент, когда я преклонил колена в этом храме, первый «Боинг» делал вираж в нью-йоркском небе.
Архитектурные стили в Туле передернуты как винтовочный затвор, смещены, смазаны, наконец, как тот же ружейный затвор. Десятью годами раньше открытия Америки появилось огнестрельное оружие на Руси. Непонятно, существование которой из этих реальностей больше занимает умы.
В Туле рядом стоят два музея — музеи огня и металла. Это музеи оружия и самоваров. В них много общего — пространство, ограниченное железом и огонь.
Пулемет «Максим» вообще очень похож на самовар. В обоих кипела вода вокруг нагревательной трубы, и кричал комиссар: «Воду — женщинам и пулеметам».
В оружейном музее под стеклом сувенирный АКС-74У — хромированный, блестящий и будто неживой. Дело в том, что красота оружия должна быть естественна, когда же его украшают — ничего путного не выйдет. Так и лежат как поленья ложа сувенирных ружей, дареных императрицам. Дарёное вернулось назад, так и не сделав ни единого выстрела.
А в тульском музее самоваров, я разглядывал самовары-шары, самовары-банки, самовары-вазы, самовары-рюмки и самовары-яйца. Как часовые стояли сбитеньнники и самовары-кофейники. Все они тоже напоминали диковинное, чудесное русское оружие.
История про Ясную Поляну (часть десятая)
На тульском вокзале я вижу суетящихся людей.
Вот они бегают туда и сюда как броуновские частицы в учебном фильме. Большинству из них отчего-то нужно в Ленинград.
Кто они такие, и почему именно в Ленинград — я понять не в силах.
Ещё я вижу солдата-узбека. Он пьёт омерзительный гранатовый сок, который теперь продают на всех вокзалах страны, а из-под локтя у него торчат коробки с тульскими пряниками.
Мне тоже хочется этих пряников, но взять их негде, и я просто слоняюсь по зданию вокзала. Билетов нет, и ночь безнадёжно наваливается на город.
Я представляю себе вечернее чаепитие.