Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Чужих окон нас манит свет,
Хотя приличий в этом нет.
А посреди оконной рамы —
Видение прекрасной дамы
И кавалера при усах
В плаще со шпагой. В волосах
У дамы — роза.
То — картина,
Которая висит в гостиной.
Под ней находится хозяин;
Гостья — ему восторженно внимает,
Хозяин даму обнимает,
И между тем ей наливает
В бокал испанского вина…
Улыбка дамы мне видна.
Я тоже даму обнимаю
И крепче нос свой прижимаю
К чужому грязному стеклу.
И спутница моя вино
Грузинское всё ищет в сумке — где ж оно?!
И не найдя, как будто в коме.
А между тем, в соседнем доме
Какой-то человек в окне
Бинокль наводит и жене
Беззвучно шепчет, а она
Давно, мне кажется, пьяна
Бинокль мужнин вырывает
А он портвейн наливает…
С картины смотрит кавалер
И трезвый подаёт пример

30 июля 2002

История про один тост

Она подняла бокал и на секунду задумалась, а потом сказала тост.

— Пусть плачут те, кому мы не достались. Пусть сдохнут те, кто нами пренебрёг, — произнесла она с очень нехорошей интонацией.

И это меня сразу настрожило.

30 июля 2002

История про пьесу

К третьему действию.

Утро. На веранду выходят Хомяк и писатель Синдерюшкин.

Хомяк. Ну как там наш лётчик?

Крошка Ри. Почему лётчик?

Синдерюшкин: Видишь ли, наш Лодочник так любит летать, что даже закончил военное училище.

Хомяк (перебивая): Но попал на факультет "Жигулей".

Синдерюшкин: Ну да, он испытывал автомобильные катапульты. Надо тебе сказать, наша автомобильная промышленость решила не ставить на ашины подушки безоасности, а дать, так сказать, ассиметричный ответ. То есть, сидящие в машине мгновенно эвакуируются с места дорожно-транспортного происшествия. Ну и Лодочник стал одним из первых испытателей автомобильных катапульт.

Хомяк. (опять перебивая): Но после неудачного катапультирования он уже не может ездить ни на какой другой модели, кроме как на "Жигулях", несмотря на богатство и достаток. Это следствия психологического шока.

Крошка Ри. И что, и сейчас у него катапульта есть?

Синдерюшкин: Ну, на пилотском кресле уже нет — она же сработала. А вот у пассажира справа есть — пожалуйста. только не стоит пробовать в гараже. Головой крышу пробьёшь.

Крошка Ри. Кажется, вы меня обманываете.

01 августа 2002

История про пьесу. Ещё одна

Брунгильда выходит.

Синдерюшкин: Дело в том, что мы за всё платим. Это не расхожие разговоры о халяве. Вот к нам сегодня пристал буддист, подарил какой-то цветочек. Не просто так он его подарил. Не просто. Мы как бы обязаны ему теперь. Хотя этот цветочек — тьфу…

Лодочник: Да, это я знаю давно. Вот у арабов тоже самое — налетят на улице, суют в руки какое-то говно, и ведь возьмёшь в руки — не отвертишься.

Помню, продавали мы в Сирию ракеты…

Входит Крошка Ри и Брунгильда.

Крошка Ри. Поедем на реку, а?

Синдерюшкин. Действительно, отчего бы и не на реку.

Пусик. Обмочить чресла.

01 августа 2002

История о встречах

Надо сказать, что умеет Хомяк, однако, обяснить, где встречаться. Встречаемся, говорит, у станции метро "Электрозаводская", прямо у выхода. Там, говорит, круглое здание и статуи рабочего и колхозницы.

Я приехал. Здание на поверку оказалось квадратным. Вместо рабочего и колхозницы в нише этого здания стояли и сидели трое бронзовых рабочих. Один с размаху бил себя молотком по пальцам, другой набивал патроны в пулемётную ленту, а третий устало опирался на отбойный молоток.

Впрочем, уже через день я лежал на плотине и смотрел на воду. Вспомнил Тарковского и его совершенно водяные фильмы, то как струится вода и колышется в ней какая-то растительная мочала. Плотина была старой, порушенной. Доски обросли тонкими белыми соплями. Вода журчала и лилась — и это был Нерль, стремившийся слиться с Клязьмой.

Происходило утекание дней, пропускание дней, упускание дней.

Мы пели в ночи. Любви было всем поровну.

01 августа 2002

История про мусорную кучу

У меня есть в углу дома мусорная куча. Там лежит унылый никчемный мусор — ворох старых журналов, писем неизвестных родственников к ещё менее известным, несколько старых газет, какие-то черновики и прочее безобразие.

Перед тем, как запихнуть всё это в полиэтиленовом гробу в мусорный контейнер, я начал описывать умирающих.

Идея эта старая — от довлатовского чемодана до ящика с письменной требухой Павича.