Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Это вообще показательно для того времени середины восьмидесятых. Когда идеологическое здание СССР покрылось трещинами и начало осаживаться, мысль его быстро покрасить и сменить наличники была очевидной. Правда, потом бегая по комнатам с открывшимися дверями, жильцы увидели много такого, что отбило желание говорить о Д'Артаньяне-Ленине. Шатров, правда потом написал пьесу с парфюмерным названием не то "Быть может", не то "Может быть". В ней сыграла Ванесса Редгрейв, чьи политические убеждения известны. Что интересно, что не так давно Шатров говорил о себе: "Все, что я сделал после XX съезда, вызывало у властей дикую ярость. Начиная с пьесы "Шестое июля", не было ни одного моего произведения, которое не было бы запрещено Главлитом. Я принимал участие в кампании в защиту Синявского и Даниэля, получил за это выговор в Союзе писателей. Не было ни одного значительного события, от которого я бы уклонился и не был бы среди тех, кто занимал прогрессивные позиции. Именно потому, что ненавидел, любя. Могу сказать, что эта формула стала моим общественно-политическим и гражданским кредо на долгие годы"…

02 августа 2002

История про бухаринскую жену

Вот кого мне действительно было жалко, так это бухаринскую жену. Девочкой она поверила даже не во власть, а в мужа, потом мужа осудили, и она воробышком в клетке полетела по лагерям. Потом реабилитировали всех, кроме таких, как её муж, потом прошло много томительных лет, в течение которых она твердила наизусть политическое завещание супруга. Наконец, её вытащили под софиты и старушка забормотала радостно, что теперь-то всё правильно, теперь — хорошо, и всё как надо. И тут выяснилось, что Бухарин был таким же упырём, как и все остальные. Жизнь была прожита, а затверженные слова мужа "Знайте, товарищи, что на том знамени, которое вы понесёте победоносным шествием к коммунизму, есть и моя капля крови" — казались в России девяностых просто смешными. Я надеялся, что в 1996 году, когда она умирала, её перестали заботить события политической жизни. Но, как ни печально, это было не так.

03 августа 2002

История про одну компанию

…После этого я вытащил из мусорной кучи кусок книги "Агенты Москвы" Алена Бросса.

Кусок этот был посвящён Цветаевой, Эфрону, Родзевичу и Вере Гучковой — последней я сохранил имя в виду меньшей известности, и того что во время или незадолго до Испанской войны она стала Трайл и британской подданной. Бросса пишет довольно бойко, но время от времени — слишком бойко. Откуда ни возьмись берётся чемодан с документами, которые спасают от каминного огня какой-то наследницы. Потом Родзевич оказывается жив и беседует с Родзевичем в доме для престарелых на фоне стопки журналов "Новый мир". Истории столетней давности похожи на перекрёстное опыление Родзевича с Цветаевой, Цветаевой с Эфроном, Гучковой снова с Родзевичем. Лёгкость мыслей на фоне евразийской печати необыкновенная. Потом появляются непонятные мемуары Литвинова, который пишет, что Рейсс был убит потому, что мог раззвонить всему миру о пакте Молотова-Рибентроппа: "Рейсс был в курсе наших переговоров. Если бы он исчез вместе со всеми документами, то разразился бы невиданный скандал". Причём Трайл находит эти мемуары Литвинова среди книг, оставленных постояльцами её пансиона в Кембридже.

Всё это, впрочем, полезно для моих рассуждений о мировой сети советской разведки, когда каждый уважающий себя интеллектуал считал необходимым что-то сделать для СССР.

Однако, месяца два назад я обсуждал это в своём журнале.

04 августа 2002

История про демократов и патриотов

…Затем я выудил из кучи в углу комнаты журнал "Московский вестник". В нём я прочитал странную историю про медведя Шулмусы, что жрал младенцев, вытаскивая их из чрева матерей, кроме этого, пересказанного в тексте поверья, я ничего не упомнил. Прочитал и хороший рассказ Крусанова "Бессмертник". А потом принялся изучать дневник Владимира Ивановича Гусева, очень похожий на Живой Журнал.

Владимир Иванович был чрезвычайно интересный человек. Как-то писатель Смуров, наклонившись к моему уху, рассказывал:

— Ты, знаешь, он продал душу дьяволу. Точно. Потому как вот вчера он пил всю ночь, а наутро написал статью и теперь, свежий как огурчик, читает лекцию.

Лекции он читал довольно хорошие. Вдруг останавливался в особо интересном месте, быстро вынимал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, черкал что-то в ней, и продолжал говорить.

В том журнале, что я выудил из мусорной кучи, был опубликован дневник Гусева за 1992 год. Там он писал демократических поэтов со строчных букв, ругался и ужасался действительности. Это было время деления на демократов и патриотов, деления творческих союзов и деления домов отдыха. "Демократы" и "патриоты" были что-то вроде "северных" и "южных" на военных учениях. Мне повезло, я их видел.