Живой Журнал. Публикации 2007

Так вот в книге есть всё — Кенигсберг в 1945 со всей его мифологией: янтарной комнатой, зоопарком, Прегелем и Кантом, с танками и бомбоубежищами. В повествовании есть несколько позитивных немцев (в частности, один кузнец, изрекающий мудрые мысли) — но они пропадают, поскольку както было непринятно говорить, что всех немцев выслали в 1946.

Там есть потопленный транспорт с гражданскими и военными — аллаверды «Вильгельм Густлов».

Там есть литовский вопрос: фальшивый литовец постоянно сеет межнациональную рознь и бормочет, что русские обижают литовцев.

Там есть мотив возвращения за кладом отца (который реализован у Юлиана Семёнова в «Противостоянии»), правда, для немца из романа Бадигина это клад дядюшки, которого, впрочем, он сам и отравил.

Там есть мотив американских шпионов, которые, рано или поздно, приходят ко всем немецким шпионам на территории СССР и приказывают возобновить работу.

Там есть история про добычу зверя, в которой преуспевает северный русский капитан, при этом читателю понятно, что бьют белька, маленьких нерпят, и т. д.

Там есть история про экипажи судов дальнего плавания и постоянный пресс в смысле визы, благонадёножности, и вообще специфика торгового флота с его «загранками».

Там была история, в детстве меня потрясшая: на скорлупе яйца можно написать что-нибудь уксусом, и тогда, после варки уже под скорлупой, можно будет прочитать написанное. Так делал молодой негодяй — рисовал свастику на яйце, а потом на глазах заслуженного нацистского негодяя чистил скорлупу. Я пробовал что-нибудь написать таким образом — не получилось.

Там есть мотив, который присутствовал в десятках советских приключенческих романов (наряду со шпионами, к которым приходят новые хозяева) — это мотив неразорвавшейся бомбы, что караулит свою жертву в мирное время — "То ли гроза, то ли эхо минувшей войны".

«В моей жизни, — говорит Бадигин, — исключительная роль принадлежит известному писателю прошлого века Стивенсону. Он своими романами возбудил во мне страстную любовь к морю. Я родился в сухопутной Пензенской губернии. Отец был агрономом и меня к этой профессии приохочивал. Жили в деревне Суруловке, а потом в Москву переехали. Тут в 1924 году я и среднюю школу окончил. Прямая была мне дорога в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию. А я вроде бы ни с того ни с сего махнул во Владивосток. Пришел там в горком комсомола и сказал. "Хочу в море". Дали мне путевку на товаро-пассажирское судно "Индигирка" — матросом второго класса. Так я стал на всю жизнь моряком. И обязан этим Стивенсону, более всего его роману "Остров сокровищ". А позже Стивенсон подтолкнул меня и на писательский путь. Во время длительного дрейфа во льдах Арктики в корабельной библиотеке попался мне опять в руки роман "Остров сокровищ", и я задумался: а почему бы и мне не попробовать? Тот наш поход, на ледоколе "Седов" был очень драматичным. Почему бы мне не попытаться изобразить его в сценах, картинах, характерах? И я стал вести дневник. К концу дрейфа записей накопилась прорва. Но когда вернулся в Москву (в 1940 году), на меня насели в Главсевморпути: срочно давай подробнейший научный отчет о дрейфе. Ну и для периодической печати надо что-то дать. Эпопея "Седова" волновала тогда миллионы людей. Так получилась документальная книга "Три зимовки во льдах Арктики". Во время Отечественной войны, — продолжает Константин Сергеевич,