Живой Журнал. Публикации 2015

Из Нобелевской речи можно почерпнуть довольно много — и то, если Нобелиат хочет маркировать «Only for Foreigners», и то (мне это недавно говорили), что Нобелевская лекция Алексиевич отражение метода, которым созданы её книги.

Вот, к примеру, история с обнаруженной в этой речи автоцитатой из книги «Время сэкондхенд»: «Что я слышала, когда ездила по России: <…>

— Не поротых поколений нам не дождаться; русский человек не понимает свободу, ему нужен казак и плеть».

Есть параллель (не я обнаружил её, но ей воспользуюсь) между этой фразой и словами Максима Горького из статьи «“Механические граждане” СССР»: «За четыре месяца, прожитых мною в Союзе Советов, я получил свыше тысячи писем и, среди них, сотни две посланий от граждан противосоветского умонастроения. Многие из авторов писем требуют ответа, но я физически не могу ответить каждому и отвечаю всем сразу <…>

… вот несколько образцов чёрного словесного дыма, исходящего из глубины обывательских душ: <…>… И, наконец, четвёртый, как говорится, «ставит точку над i» — которое, напомню, уже выкинуто из алфавита, — четвёртый пишет: “Русский народ не понимает свободу, ему нужны казак и плеть”».

«Механическими гражданами», к слову сказать, Горький называет обывателей, что «механическим» образом стали жить в новом обществе и защищает от них Советскую власть. Понятно, что кто-то из собеседников Светланы Алексиевич был начитан (или же память подсказала её эту фразу — эта статья Горького из первого ряда и входила в обязательный список филологического чтения на филологических специальностях), но в результате её метод оказывается совершенно постмодернистским.

Лекция Нобелиата — традиционный экзамен, и если человек на нём валится (как кому-то кажется), то разве это не обстоятельство, которое дано нам в назидание и размышление.

Нет, можно поступить с этим экзаменом как Сартр — но тут надо быть Сартром.

В общем, этот феномен чрезвычайно интересен.

Не в том дело, что это делается на деньги Госдепа (надеюсь, ты, дорогой читатель, вырос из плоских шуток про это), а в том, что трагедии тут перечислены настоящие, но тебе (и мне) об этом рассказывает такая взволнованная Ахеджакова — мы убийцы, у нас страдание, Достоевский-Шаламов, афганские дети без рук, и мы им руки оторвали — то есть, это фейсбучный набор ужаса.

Ты ждёшь обобщения, мудрости, наконец — обещанного объяснения про заявленного «красного человека», а тебе вываливают неструктурированные эмоции.

Но тут самое время оборотиться на себя — что нас заводит, то, что бирка на голове Алексиевич не той системы (или той системы), что все прыгают, как белки-истерички?

Или нас должно занимать, как сделана «Шинель» Гоголя, то есть «Бушлат» Алексиевич?

И как вообще формируется городская легенда (а это в прямой связи), как устроена граница нашего восприятия?

Одним словом, пора завтракать и приниматься за дело.

После Освенцима.

_{И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.}

Извините, если кого обидел.

23 декабря 2015

История про то, что два раза не вставать (2015-12-25)

…В прежней русской литературе был Гоголь, Жуковский, ну и ближе занавес, которым отделился старый мир от нового — знаменитый рассказ Куприна «Чудесный доктор», в котором хирург Пирогов, будучи неузнанным, лечил бедняка и давал ещё сам денег на лекарства.

Никакого ангела не возникало — чудо было рукотворно. Оно придумало гипсовые повязки и лечило солдат в Севастополе.

Серийных газетных рассказов были сотни — даже Чехов пародировал их.

Советский рождественский рассказ тоже не обошёлся без ангелов.

Ленин приходит на Новый, 1920-й год, к детям в рассказе Бонч-Бруевича «Ленин на ёлке в школе» будто существо высшего мира.

Но всё же, главный советский рождественский рассказ был напечатан во втором номере журнала «Красная новь» за 1939 год и назывался «Телеграмма».

Этот рассказ начинался «Жил человек в лесу возле Синих гор». Это звучит будто зачин библейской книги — «Жил человек в земле Уц».

Если внимательно читать этот рассказ, который потом поменял название на «Чук и Гек», то становится понятно, что он устроен мистическим образом.

Вообще, Гайдар из тех писателей, что передают сам стиль времени, мелкие его детали. Отец героя из «Судьбы барабанщика» — сел за растрату и работает за зачёты на Беломорканале — это указано в тексте, включая топографию. Гайдар очень точно расставляет акценты, расставляет мелкие детали и следит за каждым словом в диалогах.

Мир Гайдара абсолютно связен и совершенно непротиворечив. Это мобилизационный мир накануне большой войны с очень чёткой расстановкой героев, как во всяком мобилизационном эпосе.

Собственно, разбор — дальше.