А художественное произведение и вовсе на то и художественное, что призвано апеллировать не к разуму, а к сердцу.
Документ сам по себе не является «документом». В исторических работах объясняется, откуда он взялся, оценивается степень доверия к нему, возможности фальсификации и неточностей, и, наконец, он помещается в концепцию учёного.
В жанре художественной документалистики всё находится внутри художественного пространства. Автор может не только использовать сомнительное свидетельство, но и подобрать саму последовательность свидетельств и документов так, что они создают другую реальность, противоположную существующей. Свидетели истории в воспоминаниях руководствуются десятками мотивов — свойствами своей памяти, желанием переиграть свою жизнь, гордостью и стыдом — всё это превращает народные воспоминания в род белого шума, из которого можно выделить любые гармоники.
Но наш читатель интуитивно доверяет слову «документ», потому что документ — «правда», а в романе мало ли что напишут.
Показательна история с «Войной и миром» — представление о войне с Наполеоном в народном сознании основывается именно на нём, меж тем, претензии к Толстому в антиисторизме стали высказываться сразу после публикации.
В 1928 году в журнале «Новый ЛЕФ» Шкловский опубликовал исследование «Матерьял и стиль в романе Льва Толстого “Война и мир”». Осип Брик писал об этой работе так: «Какая культурная значимость этой работы? Она заключается в том, что если ты хочешь читать войну и мир двенадцатого года, то читай документы, а не читай “Войну и мир” Толстого: а если хочешь получить эмоциональную зарядку от Наташи Ростовой, то читай “Войну и мир”».
Пока не заключён общественный договор об ожиданиях, ситуацию нельзя назвать устоявшейся.
Договор этот, правда, пересматривается.
Идеальной «подлинности» не бывает, но есть ли у читателя исследовательский аппарат, чтобы понять, из чего состоит текст перед ним.
Но потребитель хочет подлинности, будто пришёл в магазин фермерских продуктов. И перед ним невозможны отвлекающие манёвры: правда или вы всё же отфотошопили? И если да, то сколько?
Или он согласен на вымысел, но тогда не прощает неловкого стиля.
Может быть, в литературе будущего на задней стороне обложки (вернее, в уведомлении о скачке файла) будут писать список ингредиентов, будто на банках с консервами: «Е*** — усилители эмоций, Е** — вкрапления городских легенд, Е* — небольшая доля елейного масла».
Промежуточный жанр — всё равно что промежуточный патрон, завоёвывающий мир.
Больше всего он похож на собрание городских легенд, по равной удалённости от точности журналистики, что мнится нам в теории, и литературной поэтики.
Оказывается, что проблема комбинации подлинного и желаемого заметнее, чем где бы то ни было, была поставлена и решена в кинематографе — там раньше поняли, что такое «искусство монтажа» — и многие, наверняка знают про законы Кулешова.
Первый закон Кулешова (собственно, и второй — о том же) о том, как монтаж меняет смысл происходящего, позволяет зрителю додумать и создать свой неаналитический мир и есть правила жизни для этого вербатима (извините, блядь, вырвалось).
Иногда (и не только в нашем случае) вставки публикатора хочется выкинуть, потому что они — сплошной стон актрисы Ахеджаковой, а самое интересное там, наоборот, тексты как бы простых людей. Причём так про авторские вставки говорят не политические оппоненты, а люди, вполне разделяющие позицию автора.
Проведём эксперимент — уберём их вовсе: получился просто текст из десятков исповедей.
Так кто перед нами — писатель или монтажёр?
А, может, автор тут что-то вроде фольклориста — мы благодарны ему за то, что он шёл по просёлкам, ночевал в деревнях, расшифровывал записи, а не за то, что он придумал сюжет и шлифовал стиль.
Он, будто путешественник Сенкевич, говорит urbi et orbi о жизни аборигенов далёкого Архипелага.
И в этом течении тоже много подводных камней.
Множество книг написано на островах и заезжими путешественниками. Иногда папуасы безудержно хвалят свои порядки, иногда заезжий писатель ночует в тени развесистой клюквы, или рассказывает о том, что бараны в этой местности возят свой курдюк на специальной тележке, а киты проникают из Тихого океана в Атлантический по подземному тоннелю.
Неравнодушие и информированность — базовые условия работы нового Сенкевича, базовые, значит, необходимые, но отнюдь не достаточные.
Вот какой неравнодушный мудрец начнёт рассуждать о том, что слон похож на змею, он сам его ощупывал (вместе с товарищами, которые, впрочем, утверждают, что слон похож на лопух, колонны и шар — смотря, что щупать) — и что с ним делать?
Монтаж документов даёт простор для мягкой манипуляции.
Есть, конечно, простые подлоги, известные или распознаваемые сразу.