Живописный труп

Раньше героини должны были быть особенными. Это были девушки из хороших семей, пусть и попавшие в трудные обстоятельства. Красивые, умные, талантливые. И вот в 2010-х выяснилось, что у людей не интеллектуальных, не считающих себя выдающимися и не рефлексирующих тоже есть деньги. Этот тренд на большее разнообразие был близок Платону Степановичу. Например, он в детстве любил бананы, а теперь вообще их не ест, потому что в магазинах продаются манго и груши «Конференция», которые вкуснее. Да здравствует разнообразие! Пусть цветут все цветы. Тридцать лет назад у людей был только телевизор. И там пела, скажем, Эдита Смеха, аристократичная и неспешная. Выбора не было. Грубиянкам приходилось выцеживать из образа Смехи что-то, что удовлетворило бы их потребность чувствовать единение со звездой и одновременно превосходство над ней. Они разглядывали ее гипотетические морщины, обесценивали внешность. Хамоватая хабалка Тузова все нужные импульсы посылала в пространство одной только мимикой, абсолютно все равно было, поет она при этом или проводит операцию на открытом сердце. Неизвестно еще, стала бы Смеха популярной в сети, не имея административной поддержки. Она была штучным товаром.

Сначала буржуа подражают аристократии, покупают такую же одежду, учат манеры, стремятся проникнуть в те же клубы. А потом, как будто очнувшись, спрашивают себя: собственно, с чего вдруг? Мы платим и мы же лебезим. Можно же как-то пойти нам навстречу за наши же деньги? В XIX веке американцы покупают у разорившихся английских аристократов коричневые изображения их предков, сложносочиненные картины с фруктами. Стараются запомнить имена исторических персонажей и названия цветов, выучить во взрослом возрасте новый язык разговоров об искусстве. А потом у них возникает вопрос: а нам точно нужно стараться понравиться людям, у которых средств меньше? И какой-нибудь Дюран-Рюэль подсовывает им картины импрессионистов, полные ярких красок и солнечного цвета, которые в двадцать раз дешевле и, главное, их совершенно не надо понимать, ничего запоминать не надо, никакой «истории» к ним не прикручено. Ну и все. Очень скоро возникают Ротко и Правдорубов.

Немолодая, не обладающая модельной внешностью и не умная Сырникова отличалась вдобавок ко всему еще и манкой для образованных и чувствительных людей уверенностью в себе, основанной на полном отсутствии рефлексии. Вот что пытались перенять ее ученицы со всей России. Однако заразиться легкой психопатией нельзя, с ней можно только родиться. И кстати, у нее есть недостатки. Например, полное отсутствие связи с реальностью.

Смородина обратил внимание на тазики в углу, под ними что-то серело. Это была местная газета за среду. Адвокат поднял ее с пола, расправил и просмотрел все четыре полосы. Жизнь текла в штатном режиме, только в разделе частных объявлений была опубликована фотография улыбающейся бабуси с каре и испуганно глядящей в объектив коротко стриженной девушки. Подпись гласила: «Если вы узнали себя или можете сообщить что-то об этих людях, позвоните…» Жаль, что газета была черно-белая и полиграфия плохая.

Дом с курятником

Смородина решил посетить Додона. Он шел по той же улице, на которой когда-то увидел его в первый раз. Калитка оказалась не заперта. Адвокат подошел к дому. Из дома доносились звуки. Сначала Смородина подумал, что пришел не вовремя, но потом он понял, что ошибся. Конечно, он слышал о разных практиках, но чтобы во время секса пели «В траве сидел кузнечик», о таком он не слышал. Это было похоже на чириканье, мяуканье и скрип одновременно. Смородина нажал на кнопку звонка у двери.

– Антоша?

– Антон Анатольевич.

– Антон Анатольевич, могли бы вы уделить мне несколько минут?

Знаменитый парикмахер пригласил его войти. Он совершенно не был похож на свой сценический образ. Это был зрелый, интересный, уставший мужчина, который знал себе цену. Его жестикуляция была такой же плавной, как и во время выступлений по телевизору, но без агрессивного макияжа она считывалась, скорее, как музыкальная. Додон был похож на пианиста. Дача, которую он снимал, была оформлена в стиле прованс. Они расположились на диване.

– Антон Анатольевич, у меня к вам неожиданный вопрос. Я работаю с Афанасием Аркадьевичем как адвокат и… мне был бы очень полезен взгляд со стороны. Как вы думаете, кто в доме с колонной мог бы стащить что-то ценное?

– Да кто угодно. А что именно пропало?

Ответ «газета» окончательно уничтожил бы Смородину в глазах смотрящего.

– Мне интересен ваш взгляд как психолога, поэтому я придумал гипотетическую ситуацию. Лето, дачи. Вот если бы мы с вами захотели написать детектив. И у генерала пропал бы, скажем, орден Победы.