Живу. Зову. Помню

В небе слышится

птиц отлетающих клёкот,

уносящих меня

в своём дружном ряду.

С добрым утром,

хоть ты от меня и далеко.

Вместе с утренним солнцем

к тебе я подранком приду.

Маме

Зависть – это хорошо и плохо,

Мама, я завидую тебе,

на твоих глазах прошла эпоха,

от начала века до «теперь».

В эти годы грозы громыхали,

о победах пели соловьи,

только никогда не отдыхали

руки материнские твои.

И косынки красной

алый отблеск

ты сквозь годы пронести смогла.

Я бы дал тебе медаль «За доблесть»,

за твои несчётные дела.

Но медали нет, а только… дети,

внуки да и правнуки сейчас.

Вместе с ними

ты живёшь на свете

дважды, трижды и в четвёртый раз.

Так живи и хворости не ведай,

жизнь и окружающих любя.

Многие тебе желаю лета,

Мама, с днем рождения тебя.

Я сегодня один

Я сегодня один,

рядом место пустое,

что ж, луна, заходи,

всё-таки будет двое,

ты меня обними,

словно в давнюю молодость

Но попробуй, сними

эту жуткую жёлтость.

Ты нагая – не та,

нет в тебе наслажденья.

Суета, суета…

Жду любовь каждый день я,

но не едет она,

не спешит мне навстречу.

Только эта луна.

Одиночество.

Вечер.

Неправда, что страсти утихли

Неправда, что страсти утихли,

что мы не парим в облаках.

Мне нравятся белые туфли

на стройных женских ногах.

Мне нравятся женские ноги.

Не надо их прятать в штаны.

Отвечу я критикам строгим:

глаза нам на то и даны.

Мне нравятся резвые груди,

что вскинулись встречно ко мне.

Алмаз – он алмаз даже в груде

замызганных грязью камней.

Мне нравятся женские взоры,

когда на себе их ловлю.

Пусть судят меня ревизоры -

без женщин я жизнь не люблю.

Лес, я к тебе на исповедь

Лес, я к тебе на исповедь

пришёл.

С седых ветвей

стряхни остатки спячки,

стряхни с души обиды и болячки,

сотри скорей их в снежный порошок.

Возьму его в ладони -

он растает,

и смоется с души уставшей

стресс,

в ней воцарится истина простая,

как этот умиротворённый лес.

В наши сны загляните

В наши сны загляните,

любимые женщины,

но не очень вините,

увидев там трещины.

Отлюбилось, отмучилось,

отболело, сбылось.

На поверхности вспучилось,

а внутри – улеглось.

И сквозь трещины рваные

суть шипит как змея:

нет, не женщины – главное,

а работа моя.

Перелески. Перекрёстки

Перелески.

Перекрёстки.

Загрустившие берёзки

и рябиновые всплески

проплывают за окном.

Мне знаком

здесь каждый шорох,

каждый штрих,

совокупностью которых

врезан в памяти триптих:

Слева – небо,

одинаково голубое

в любое

время года.

Справа – богатырская тишина

лишена

суеты и мертвечины.

А посреди – первопричина

всякого земного хода -

движение,

пронзительное как звук гобоя

и неразлучное как ощущение

близости жены.

Не утаи себя в пыли

Не утаи

себя в пыли нашей повседневности.

Гнев нести

в себе

и радость прятать от всех -

это нескромность.

Огромность

мира вмещая в сердце,

пусти туда людей.

Или, лучше,

выплесни всё наружу.

Нарушу

оболочку,

в которой я был упрятан

в материнском лоне,

встану в колонне

таких же

душою обнажённых.

О, если бы жёны

нас понимали

так же как матери.

Я ещё не проснулся

Я ещё не проснулся.

Меня ещё дрёма стреножит.

День заботами новыми

в небе не вспыхнул пока,

но уже сновиденья пустые

меня не тревожат.

В этот утренний час

я одною тобою богат.

Ты приходишь ко мне в этот час

так прозрачно и зримо,

раскрываешь глаза и уста

мановеньем руки,

и стихи, что всю долгую ночь

меня жгли негасимо,

вырываются в мир неожиданной

гранью строки.

Облегченье моё,

моя боль и моё наслажденье,

Ты приходишь нежданно,

со счастьем меня породня.

Наважденье? Пускай.

Ты – желанное мне наважденье,

как роса по утрам – обещанье хорошего дня

За тобой прихожу и в распахнутый день я.

Бабье лето, это – бабье лето

Бабье лето, это – бабье лето.

Девушки, уж вы не обессудьте,

пусть сегодня в мире все поэты

посвящают женщинам стихи,

тем, кому уже, увы, не двадцать,

чьи давно определились судьбы -

им должны сегодня удаваться

яркие последние штрихи.

Пусть в них чуть побольше позолоты,

чем в листве весеннего расцвета,

смогут одарить они кого-то

добротой своей и красотой.

Ну, а если уж кого полюбят,

сделают богаче всех на свете.

Чем им оплатить за это, люди?

– Только лишь взаимностью простой.

Нет, не брать, дарить они умеют,

видя в этом тоже наслажденье,

Замечал не раз, что чем труднее -

горделивей и прямей их взгляд.

Как они воистину прекрасны,

эти предпоследние мгновенья.

Жаль, что только время им не властно:

бабье лето не вернуть назад.

Славные женщины!

Славные женщины!

Милые дамы!

Бабушки, дочки, подруги и мамы!

Где бы вы ни были:

дома, на службе,

и за столом, у сценической рампы,

к вам обращаю свои дифирамбы,

вам объясняюсь в любви я и в дружбе.

Вы – словно Лотос в руках Гаутамы,

райские птицы Омара Хайяма,

чище, чем воздух весеннего утра

и изощреннее, чем Камасутра,

великолепней, чем злато Приама

(только войны из-за вас нам не надо),

будьте для рыцарей главной наградой,

будьте сестрой Дульсинеи Тобосской

и Галатеей податливей воска,

любвеобильны, умны и упрямы

как героини Шекспировской драмы,

в меру строги, шаловливы, капризны -

радуйте всех обаянием жизни.

Будьте для всех нас

любви отраженьем,

вечным вопросом

и вечным решеньем,

долгим столетьем