Живущий в последний раз

Дойдя до казармы, я забрал томившихся караульных и свернул на городские окраины. Вынырнувший из темноты Чарма затрусил рядом, начальственно косясь на недовольных патрулей; покривившиеся хибары обступили крохотный отряд, и топот наших шагов гулко отдавался в пустынных ночных улицах. Может, и впрямь надо было плюнуть на наряд и не тащиться по затаившемуся Городу, думать, к чему бы это свет в окне углового дома, робкий какой-то свет, настороженный – а вдруг заметят с улицы, войдут…

Ну и войду, и увижу грязную голую бабу с тремя осоловевшими мужиками, сбежавшими от ревнивых жен и нервничающими до потери и без того невеликой силы мужской. Так что мне их, рубить за это?

Из-за угла выглянула темная крадущаяся фигура и направилась к двери дома, украшенной тяжелым медным кольцом. Я жестом остановил сунувшихся было вперед караульных и сдал на шаг в густую тень бесконечного забора. Глаза Чармы загорелись у бедра, и сквозь ткань я почувствовал ровную дрожь напрягшегося собачьего тела. Тихо, умница, ты же знаешь…

Человек подобрался к двери и замер в нерешительности; он протянул руку к резной филенке – и тут же отдернул, словно обжегшись. Потом он засуетился, забегал вокруг двери, подпрыгивая и пытаясь заглянуть в окна; что-то важное происходило там, очень важное для него; и, когда отблеск света упал на его лицо, я покачал головой и вышел из укрытия.

– У вас проблемы, салар?

Он вздрогнул и резко обернулся, хватаясь за рукоять меча.

– А, это ты, сотник! – выдохнул он с явным облегчением. – Очень кстати, очень…

Этот затравленный дергающийся человек, словно на миг распахнувший плащ властной уверенности, – он суетился, он спешил, потирая холеные белые руки; и он боялся!

– Помоги мне, сотник! Останови их – я хотел сам, но… мне надо спешить. Войди туда – и все мои объяснения будут лишними!..

– Добро, салар. Вы двое останьтесь здесь. Чарма, айя, за мной!

…Запертая ветхая дверь слетела с петель, и на мгновение мы задержались на пороге.

В небольшой, тускло освещенной и почти пустой комнате, у грубого деревянного столба, в кругу коптящих толстых свечей и бронзовых витых переплетений на подставках стояла девушка; белое, просвечивающее платье, белые тонкие пальцы, судорожно вцепившиеся в нитку жемчуга под кружевным воротничком, и на белом остановившемся лице – огромные тоскливые омуты умирающей ночи.

В дальнем углу сидел на корточках угрюмый коротышка в сером бесформенном балахоне, и руки его любовно поглаживали ряд металлических инструментов, в назначении которых трудно было усомниться; его квадратный напарник сосредоточенно листал потрепанную книгу, горбясь над неудобно низким столиком красного дерева, – и шуршащие страницы никак не вязались с длинным мечом у пояса и широкополой шляпой, обшитой стальными пластинами.

Невидимый в дверном проеме Чарма глухо зарычал, и мне некогда было разбираться в странных интонациях моего берийца.

– Сотник, погодите, я все объясню!.. – Листавший книгу резко выпрямился, но коротышка уже взмахивал граненой дагой с выгнутым эфесом, а Чарма плохо относится к такого рода объяснениям. Хрипящий клубок покатился по доскам пола, сшибая свечи и подставки, беззвучно кричащая девушка вжалась в сучковатую древесину столба, и длинный меч любителя старинных фолиантов зацепился за низкую притолоку в самый неподходящий для этого момент…

Все было кончено, и Чарма фыркал, облизывая окровавленную морду. Я отшвырнул носком сапога раздавленную свечу и подошел к девушке.

– Идемте отсюда. Я провожу вас.

Странно, но она не была привязана к столбу. Впрочем, пара таких орлов с их железом… Не с твоими казарменными мерками подходить к этим глазам, сотник, – тони в них, пей восхищение и благодарность и не забывай подавать даме руку в таком темном и страшном коридоре…

Ее прохладная маленькая ладошка утонула в моей лапе, я понес галантную чепуху, стараясь отвлечь девушку от происшедшего в комнате, унять нервную дрожь пережитого ужаса, – Лаик Хори даль Арника, Джессика цу Эрль, Серебряные Ветви, можно просто… ну, скажем, Эри, не проводите ли вы меня, сотник, и вы еще спрашиваете, вот мой плащ, на улице холодно, да, конечно…

Вышедший за нами Чарма издал низкий требовательный рык. Ревнует!

– Шел бы ты домой, приятель! – бросил я ему. – Или тебя надо проводить?..

Чарма вскинул обиженную морду, долго смотрел на белую хрупкую фигурку девушки – и растворился в чернилах улиц.

Нечет

Прошел патруль, гремя мечами,
Дурной монах прокрался к милой,
Над островерхими домами
Неведомое опочило.

Н. Гумилев

…Он вошел в комнату, неся на вытянутых руках драгоценное острие Трепетного дерева, – и застыл на пороге.

Два тела скорчились в луже чернеющей крови, и голова в широкополой шляпе с металлическими пластинами откатилась к столбу; несколько раздавленных свечей валялись на полу, круг был стерт, и разбросанные Знаки отсвечивали пурпуром. Ее не было!