Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки

Все лето я приучала маму носить плащ, носила она его долго и с удовольствием, называла его на свой манер «плачь». Это было символично.

В летние каникулы я снова работала в детском саду. Как-то вечером мы все были в сборе. Мама села за прялку. Ее попросили спрясть шерсть, она была человеком безотказным. Нередко ей обещали много за работу, но либо платили мало, либо совсем ничего, а она всякий раз верила и соглашалась.

Ее маленькие ловкие руки тянули ровную длинную нить. Тетушка смотрела в створку и вдруг, всплеснув руками, выпалила:

– Ой, батюшки-свет, к нам Марфа Никифоровна идет! Какими судьбами ее несет?

Есть события, случаи, факты из жизни, которые так врезались в мою память, как будто были вчера, видно, прошлое время от времени догоняет нас. Мама, не отрываясь от своего занятия, сказала:

– Чё-то ты не с пути заговорила, Кока.

– Скорее Земля с орбиты сойдет, чем баба Марфа к нам зайдет, – отозвалась я.

– А вы поглядите-ка в окно!

В худой, как доска, темно-серой старухе я узнала свою родную бабушку. Она шла медленно, покачиваясь, но уверенно: спину держала прямо, ногами не шаркала.

Тут мама привстала с сундука и увидела бабу Марфу. Веретено выпало из ее рук.

– Видно, смерть свою чует, Таня! Грехи идет перед тобой замаливать.

Вскоре ворота отворились, и бабушка уверенно шагнула в ограду. Мама успела только дать совет, что первой мне не следует заговаривать с ней. Она сама от нас отшатнулась, вот пусть теперь и оправдывается.

Тут двери широко открылись, и бабушка спросила:

– Можно к вам?

Тетка Крестина ответила со своей кровати:

– Милости просим, Марфа Никифоровна. Ты у нас нечастая гостья. Проходи вперед, – и показала ей рукой в передний угол.

Бабушка прошла и села у стола напротив меня. Я подняла на нее глаза, и мне показалось, что так же сурово на нее с иконы посмотрел Николай Чудотворец. Все напряженно молчали. Тут «закеркала» от своей астмы тетка Крестина. Бабушка оживилась и сказала, что астма ее тоже душит. Снова наступила пауза. Мама пряла, как ни в чем не бывало. Вдруг у всех на виду бабушка полезла рукой в свою изношенную фуфайку и вынула пачку денег да домотканое полотенце, все это положила на стол прямо передо мной.

– Это тебе. Я слышала от людей, что ты далеко учишься.

Мама перестала прясть, от удивления вытянула свою худую шею. На какое-то мгновение и я от неожиданности стушевалась. Мама с теткой не спешили ко мне на помощь, они ждали, какое решение я приму. Я встала, взяла пачку денег и вернула их бабушке, громко и отчетливо произнеся, что у стариков деньги не беру, а могу их сейчас сама заработать. Полотенце же приняла с благодарностью. Тут снова наступило затяжное молчание. Бабушка почувствовала неловкость и поняла, что с нашей стороны прием закончен. Мы ждали от нее покаянных слов, но не услышали.

Вскоре она встала и вышла. Мы ее не провожали, она нас к себе не приглашала.

– Хорошо, что ты, Таня, деньги не взяла, не замаралась, а полотенце храни, хорошего помаленьку.

– «Опосле Богу ответ не дам», – ответила я мамиными словами.

– Все доброхоты, только в нужде помочь нет охоты, – заметила напоследок тетка Крестина.

Повесив голову, сгорбившись, она уходила. Я смотрела ей вслед, и ее одиночество вызывало у меня сочувствие и жалость. Мы поговорили о том, как нехорошо, не по-человечески прошла наша встреча.

Зимой мама написала мне, что бабушка скоропостижно умерла. Дом продали ни в чем не нуждающиеся ее приемные сыновья.

Много лет спустя дядя приглашал меня с семьей в гости, но мы не поехали. Как говорится, хороша ложка к обеду, а яичушко в Христов день. Диалога, сближения между нами не получилось. Я уверена, это война искалечила надолго сознание людей, ожесточила их. Война не только объединяла, но и разъединяла, она многолика. А отход от веры добавил своего: люди перестали любить ближнего, заразились гордыней, что привело к полному непониманию и неприятию друг друга.

Вскоре я стала собираться в институт, и тут выяснилось, что мне нечего надеть на ноги. Про нашу нехватку узнала заведующая детсадом. Она оказалась человеком неравнодушным и предложила свою поношенную обувку. Ноги мои держали крепкие ремешки, а носы были пустые. Дело не обходилось без курьезов. Всякий раз, когда надо было бежать, на пустых носах кто-то стоял. Я дергала и просила отдать свои ноги, на меня оборачивались с вопросом: почему я не кричу, уж не железные ли у меня ноги? Помню, эти «лыжи» носила я довольно долго.

Осенью 1964 года я приехала в институт на 3-й курс. Сокурсники встретили меня приветствиями… Улыбались знакомые лица, хлопали по плечу друзья, на душе у всех было приятное ожидание студенческих событий. Тут надо сказать, что наша группа была дружной и веселой. Рядом с городом стоял лес, и мы осенью ходили в походы. Пели у костра, спорили, подшучивали друг над другом. Тогда предпочтение отдавали авторским песням, и у нас были свои «сказители и поэты». Они подкидывали студенческую тему: