Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки

Запомнились первые зимние каникулы. Мама очень обрадовалась, когда я появилась на пороге каютки. Нет ничего лучше тихой беседы с мамой у огня. Разумеется, я не говорила ей, что после стипендии у меня начинается неистовая трапеза в продолжение только двух дней, а за три дня до нее… я клацаю зубами, бьюсь «с хлеба на квас». Мы засиживались допоздна, потом мама спохватывалась и предупреждала меня, что надо укладываться спать, а то утром петух не спросит, разбудит врасплох. Зимой куры с петухом жили у нас в избе под скамейкой. По утрам петух властвовал над нами, как герой и хозяин. Он кукарекал во все горло, будил всех. Утром мама виновато смотрела на меня и ругала его за «луженую глотку» и прожорливость, грозила ему топором.

Никогда не забуду, что еще на 1-м курсе я твердо решила ездить домой «зайцем» не из жадности, конечно, а от недостатка средств. Мне удавалось уйти от контролера, уговорить пассажиров обставить меня на верхней полке баулами, дать сигнал об опасности. Приходилось, конечно, и бегать по вагонам. Иногда при выходе с поезда вид был такой, как будто я ехала суток двенадцать.

Уже ловила себя на мысли, что такая езда превращается в азарт, в игру «кто кого?». Лишь один раз несговорчивый контролер выписал штраф и сообщил в институт. Меня вызвали в деканат. Я вела себя честно и, сгорая от стыда, позволила руководству вникнуть в свою бухгалтерию. Это случилось уже после моей успешной практики. К тому времени я зарекомендовала себя хорошей студенткой. Преподаватель, у которого я проходила практику, сделал мне самый большой за всю жизнь комплимент, сказав, что я родилась учителем. Не иначе как воодушевлял меня на работу старик.

Вспоминаю, как ехала домой летом после 1-го курса. Поезд приходил в Туринск утром. В кармане у меня был один рубль, чтоб доехать на автобусе до своего села. Я смотрела в окно из тамбура на медленно меняющуюся картину за окном. По обе стороны полотна были болота, над ними густой туман. Я знала, что, если соберется дождь, надо будет бегать по райцентру в поисках попутной машины.

На этот раз дождь миловал. Пассажиры со всего района высыпали на привокзальную площадь. Все ждали своих автобусов. Народу собралось – пушкой не пробьешь. Завидя автобус, толпа более сотни человек бросалась ему навстречу, потому как никто не знал его пункта назначения – никаких опознавательных знаков, куда он следует, не было. Любой подъезжающий или проходящий мимо автобус люди облепляли со всех сторон. С рюкзаками, баулами, держались за него, лезли, не страшась, под колеса, сильные отпихивали слабых, калеки шли в стороне и кричали шоферу:

– Куда поедешь?

Он молчал, и калеки продолжали ковылять рядом. На дорожных выбоинах автобус приседал, потом выныривал, раскачивался, разворачивался, и толпа покорно повторяла все его движения. Были слышны проклятья, грубая ругань, выкрики. Народ в наших краях бедовый, а если доведен до отчаяния, то ни с кем не церемонятся, в выражениях не стесняются, а говорят такое, что «уши вянут». В такой автобусной давке главное – не упасть, а то раздавят. Я знала, что надо во что бы то ни стало оказаться поближе к дверям, желательно за крепкой мужицкой спиной.

Когда автобус останавливался и шофер объявлял, куда нас повезет, или, реже, давал вывеску на окно, то начиналось самое главное и, поверьте, опасное для жизни. Кому на нем ехать, те брали его приступом, как крепость; те же, кому не туда, должны были выбраться из толпы. Движимые желанием не пропустить свой автобус, они шли на все: топтали чужие ноги, разбрасывали по сторонам мелких и старых. Не дай Бог, если чья-то сетка зацепила чужую пуговицу пальто! Тут что-то трещало, рвалось, слышались оскорбления.

Из толпы вылезали растрепанные, потные, нервные, а то и одичавшие люди. Крестились женщины, плакали дети. Я ждала, когда заполнится мой автобус и, если хватало места, заходила последней, но случалось, что отставший пассажир меня с силой толкал в спину:

– Подвиньтесь там, сдайтесь, места хватит. Нам тоже ехать надо.

На неровной дороге автобус запрокидывало так, что мы все были на волосок от гибели. В гору он поднимался кое-как, а мы боялись, что его понесет обратно, тут шофер предлагал части пассажиров выйти, чтоб облегчить его, но никто не хотел этого делать из боязни, что обратно не залезет. Мы не ехали, а шли по лезвию бритвы. Каждая такая поездка казалась последней. Не менее опасно было ехать с горы. Нас проваливало куда-то разом, мы охали, задыхались от нехватки воздуха и радовались: хорошо, что хоть везет. И тогда и сейчас не могу понять, кто нас так ненавидел и за что, почему надо было в течение многих лет унижать и толкать под колеса всех – от детей до стариков, подвергая смертельной опасности.

Нередко я ходила по грязи пешком, это обстоятельство научило меня никогда не обременять себя вещами. Как известно, кто довольствуется малым, тот живет без забот.