Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки

Бог да добрые люди, как говорится, собрали меня. Это сейчас балы с восточной роскошью, а тогда у нас было не просто скромно, а бедно.

Наш вечер проходил в обычном классе, освобожденном от парт. Посреди поставили придвинутые вплотную старые учительские столы, взятые из других классных комнат. Кушанья принесли из дома родители, они сейчас сидели с нами за одним столом. В классе стоял дурманящий запах сирени.

Говорили слова напутствия, пышных речей не было, музыка не звучала. Не помню, был ли баян, но помню, что танцевали под пластинки тут же, отодвинув столы. На «балу» ко мне внезапно подошел мой одноклассник, сын директора школы, встал передо мной в позу, располагающую к легкой болтовне, и неожиданно выпалил:

– Метиска, ты самая умная девчонка в классе, а здесь самая красивая. Нет, вру! Ты самая красивая во всем Благовещенске.

– И не только, – ответила я с серьезным видом. – Я самая красивая во всем Туринском районе, а может, и в Свердловской области.

Он засмеялся и отошел.

Я, не дождавшись конца «бала», поспешила в интернат переодеться, а когда вернулась, то оказалось, что пришла уже к шапошному разбору. Мы встретились всем классом на другой день, посадили березы у новой, строящейся уже не первый год школы, а после, взявшись за руки, вместе с классным руководителем пошли гулять в лес.

Мы пели, грустили, клялись, что обязательно встретимся, да не один раз, но этому не суждено было сбыться: все пути-дороги наши разошлись…

После приехала тетя Вера по нас с Машкой на лошади, мы уселись на телегу и укатили восвояси, но сейчас мы были уже другие, чем год назад.

Дорога в институт сразу по окончании десятилетки мне была, по материальным соображениям, заказана.

Глава 32. Девушка с характером

В июне 1960 года я закончила школу, а в июле пенсию за убитого отца нам не дали. «Пусть дочь идет на работу», – сказали маме. Слава Богу, работа вскоре нашлась. Заведующая детсадом в Ленске временно, сроком на три месяца, взяла меня воспитателем: началась отпускная пора.

Мне было 16 лет.

К сожалению, не воспроизведешь все то, что говорила мама, наставляя меня на трудовом пути:

– Вот я 50 лет доживаю, а все еще не ела сладко и не носила баско. И ты, Таня, готовься к труду до самого краю. Подходи к людям с добром, хорошее слово кого не проймет? Больше присматривай, как другие делают, знай, где помолчать и где сказать, а больше молчи. Молчен – спасен.

Маме по ее наивности казалось, что моя теперешняя работа «не пыльная, но денежная». Она думала, что с моими получками мы наконец «оперимся и огорюем» необходимые покупки, что денег сейчас хватит аж «с головой». Вот уж поистине, что для одного комар, для другого верблюд.

В результате трехмесячной работы мы сделали главное – купили дров на зиму. Тогда мы с мамой были обе раздеты-разуты, но до этого у нас было еще далеко.

По правде говоря, воспитатель я в ту пору была никакой. Мои «недельные университеты» мало чему научили. Помню, как детишки после моего появления висели на мне, садились на колени, обнимали, а главное, не желали слушать. Надо было быть виртуозом, фокусником в тех условиях: игрушек, игр недоставало.

Некоторые из детей откровенно шалили так, что я не знала, как с ними поступать. Дома жаловалась на них маме.

– Ничего не делай с ними, Таня. Чё в человеке рождено, то и заморожено. От сосны береза не родится. Никого не исправишь.

Я спорила, не соглашалась, утверждала, что надо изучать науку педагогику, на что у моей мамы находился свой вопрос: «А неуж наука может из злодея сделать человека?» Я стояла на своем: наука все может.

Стало ясно, что нельзя необдуманно выбирать профессию. Много позже поняла, что поучать, разглагольствовать гораздо легче, чем научить чему-либо полезному или вырастить хотя бы одного ребенка.

С няней Люсей было взаимопонимание в работе. Запомнила, как после кормления детей няня тщательно собирала объедки, сливала охлебки и опивки от детей в свои баночки. Все это тщательно заворачивала в тряпки, укладывала в видавшую виды сумку и, крадучись, уносила домой. Это не было воровским пристрастием, это была нужда. Она и сама остатки на тарелках у детей, не стесняясь, кушала, целый день не выдюжить голодом. Мы льгот в питании не имели.

Весь день я пила чай с хлебом, а вечером вылетала с рабочего места пулей и бегом неслась домой – так хотела есть.

– Вот уж не думала сроду, что в садике воспитателей голодом морят, – изумлялась мама и качала головой.

Не успела я закончить работу в детском саду, как позвонили из школы и пригласили меня вернуться, но уже в качестве старшей пионервожатой. То были хрущевские времена, и по тогдашнему закону если человек идет в институт по тому же профилю, по которому работал после школы, то годы учебы в вузе войдут в трудовой стаж. Двухлетняя работа до поступления в вуз тогда очень приветствовалась.