Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки

Это обязательство государство сохраняло до выхода на пенсию, а там приняли новый закон, который вычеркнул из трудового стажа все годы учебы в институте. Каждое новое поколение людей в России, как подопытные животные, обязательно станет участником нового, жестокого эксперимента.

В октябре опять с той же котомкой, где лежало все то же чужое, изношенное пальто на предстоящие холода, по той же дороге я привычно шагала в тех же кирзовых сапогах.

Какие грустные наши места! Небо хмурилось, на земле безжизненно валялись разноцветные листья. Поля уснули. Воздух уже напоен осенней влагой, дороги сплошь покрыты лужами с холодной, мутной водой. А вот и моя лесная тропинка, знакомая до каждого деревца. Перед глазами меняются картины неба.

Мама боялась, что я сделаю что-нибудь «не так».

– При учителях лишнее не брякай. Тебе еще рано вставать рядом с ними, стой в сторонке. Больше слушай, подчиняйся. Хорошо, что тебе доверили работу в школе. У учителей-то есть чему поучиться.

Лес закончился, я подхожу к Благовещенску с чувством щемящей тоски по своим недавним одноклассникам, с верой, что меня хорошо примут мои учителя в новом качестве, помогут, подучат. Не станут же они спрашивать с меня работу, о которой я только догадываюсь, а знать не знаю, и уж тем более резкой критикой убивать во мне всякое желание работать. Я утешала и ободряла себя: «Ну и пусть по первости не будет что-то получаться, буду учиться на своих ошибках».

Наконец, перед самой школой, окончательно успокоилась: все обойдется, встанет на свои места. Не буду забивать себе голову тем, чего нет.

Я начала работать. Вспоминаю: внешний вид у старшей вожатой был просто несносный, самый несносный в школе. Перед первой получкой кто-то из учителей шепнул мне, что в райцентре есть магазин вещей, бывших в употреблении.

По-прежнему каждую неделю я ходила домой к маме, но о своих трудностях ей не говорила. Бывало, идешь одна и возмущаешься про себя: «Черт возьми, когда же это все закончится?» Ладно бы один холод – это естественно для нас, но что делать с безденежьем? Жизнь показала, что честный человек старается одолеть его работой, вот и мне предложили подработать вечерами у допризывников. Пройти с ними курсы математики и русского языка за пять классов. Ох уж эти новобранцы! Конечно, я не отказалась. Только вот шесть красивых, здоровых деревенских парней на моих уроках ничего не усваивали. Все мои потуги шли мимо. Я даже, помню, пожаловалась на них нашей уборщице тете Нюре, у которой мы с Машкой стояли на квартире. Мне интересно было узнать, что она скажет, а говорила она всегда напрямик: что на уме, то и на языке.

– И не научишь, не майся, на что им твои дроби? Ты им глянешься, а не дроби! Вот и ходят они каждый вечер все, как один, зря, только грязь таскают.

– Им за это документ не выдадут, а в армию без пяти классов не возьмут.

– Они не за ним и ходят, а чтоб тебя завлекать.

– Вот те на!

Домой из школы идти не хотелось. Я мерзла внизу так, что мое терпение перешло всякие границы. Тут я невольно взбунтовалась, осмелела, взяла дело в свои руки. На очередном занятии я твердо отдала ученикам приказ:

– Товарищи новобранцы, слушать мою команду! Завтра всем быть на уроках без школьных принадлежностей, при себе иметь топор, пилу и рабочее настроение. Придете на час позже. Ваша задача проста: обеспечить меня на зиму дровами для буржуйки. Всем ясно? По деревне ничего не болтать!

– Давно бы так.

– Чё мерзнуть-то!

Три вечера подряд трудились допризывники. Под луной были другие парни. Все-то делали они легко, красиво, играючи. С одного маху раскалывали полено, пилу не дергали нервно, и она у них не застревала, а словно пела; дровишки кололи мелко точными попаданиями, не суетились, не мешали друг другу. Заложили мне аккуратно дровами все сени и даже предложили наносить дров в квартиру, чтоб они там подсыхали, надрали бересты, нащепали лучины на подтопку. Ну все честь по чести. Вот что значит делать свое дело! Я любовалась на их работу и на красоту ночного неба. Бездонная бесконечность поглотила нас, безмолвно проглядывал месяц сквозь пелену мороза. В деревне все молчало. Перед школой чернели голые ветки закоченелых деревьев, лишь кое-где вертикальные столбы дыма сверлили безжизненное небо.

В конце каждого рабочего дня подходил один из парней с вопросом:

– А где метла?

– Зачем?

– Чтоб следы наши замести.

Как ни старались мы «замести следы», но они все равно были обнаружены. В один из дней мне назначили беседу с директором школы. Я хорошо помню, что большинство учителей и даже стажистов, прежде чем войти в учительскую, посылали на разведку меня, чтобы узнать, там ли директор, в каком он расположении духа и чем занимается? Они его смертельно боялись.

Не знаю почему, то ли я сама в свое время преодолела в себе страх, то ли свыше мне положили не ту дозу страха, а может, пришла к убеждению, что уж лучше сразу мгновенная смерть, чем долгие страдания, но почему-то тогда во мне ничего не дрогнуло.

Я вошла и улыбнулась.