Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки

Если раньше ночами ударяли морозы и река замирала, превращалась в причудливую картину с торосами, с тоненьким хрустальным ледком у берега, который от нашей ребячьей беготни ломался, как стекло, то этой весной таяние льда и снега не сдерживалось более морозами, не происходило привычного выветривания, и лед стремительно таял.

Вода в реке поднималась день ото дня и, не без основания, заставляла тревожиться всех жителей села. Только и было разговору в деревне, что узнать друг у друга, как меняется уровень воды.

Уже перестали восторгаться полной рекой, нас охватило волнение от надвигающейся беды. Все делали неутешительные прогнозы:

– А ну как поплывем?

– Только-только на ноги вставать начали, а тут на тебе – другая напасть.

Эта напасть настигла нас, да так сокрушительно, как будто с вершины самих Уральских гор кто-то по команде спускал на нас ежеминутно огромные массы воды, и они неслись безжалостно, сметая все на своем пути. Мутная вода нашей Туры перешла через край, выплеснулась по лугам, разлилась по деревням и селам, затопила все низкие места, но не остановилась, а продолжала прибывать. Вода зашла в наше село.

Стало ясно, что надо срочно уводить весь скот на высокие места, спасать корм, имущество колхоза и свои пожитки. Колхозники срочно погнали стада на фермы других деревень, лежащих выше, повезли на телегах зерно, фураж. Как могли, спасали всякую утварь, поднимая и забрасывая разные орудия труда на крыши ферм, избушек, не считаясь со временем, а вечерами дома поднимали картошку из подполья, основную нашу кормилицу, и прятали ее где только можно. Все пришло в непривычное движение и суету.

Вода уже зашла в подполья домов половины села. Наша тетка Мария перегнала корову в конюшню Марины Алексеевны. Дом Марины стоял на высоком месте, у школы. Яшка к тому времени (ему помогли отыскать невесту) ушел в дом к Ульянке, в другую деревню. Тетка Мария еще приходила ежедневно во флигелек за картошкой, которую тоже поднимала на конюшню, и ночевала с нами, но вода, не спросясь, перешагнула через порог нашего домика, и все вынуждены были ходить по нему только в резиновых сапогах.

Как-то утром мы обнаружили, что по нашей улице уже не пройти. Тетка Мария, свято оберегавшая мою учебу в школе, громко скомандовала маме: «Давай снимать столешницу, Танюшка легонькая, поедет в школу на ней, отпихиваясь палкой от дороги. Я пойду выдерну тынину. Мне уж ничё не жалко, все равно огород падет, а то и вода всех нас смоет, хоть бы Танюшку спасти, ее жалко, она еще на свет идет».

Она вернулась быстро с крепким колом в одной руке, а другой размазывала слезы, смешанные с грязью, по своим впалым серым щекам. Мама привязала к портфелю ремень, которым она подпоясывала свою «фуфайчонку», перекинула его через мое плечо на спину, и я «поехала». Вслед перекрестила меня со слезами на глазах и крикнула:

– Столешницу оттащи повыше, чтоб водой за время учебы не снесло.

Когда я подъехала к школе, то увидела такие же средства передвижения, как и у меня, да множество различных лодок.

Природа не щадила нас.

Занятия в школе все отменили на неопределенный срок, учителя строго-настрого наказали ученикам беречь себя и возвратиться в школу живыми-здоровыми, как только река войдет в свои берега. Тетка Мария уже не могла спать на топчане и ходить по избе в резиновых сапогах. Она все перекрестила, помолилась и ушла с воем к Марине, а нам на прощанье сказала: «Оставайтесь со Христом, как знаете». Нам идти было некуда. Мы остались со своим хозяйством: козой, двумя курицами и позабытым теткой Марией ее разноцветным петухом. Наш флигелек, пожалуй, единственный в деревне стоял не на фундаменте, а сразу на земле, потому мы от наводнения пострадали в селе больше всех. Жить в нем было уже нельзя, он, как аквариум, был полон воды. Беда дышала прямо в лицо, надо было пытаться спастись и выжить.

– Давай, Таня, будем поднимать козлушку на вышку.

Это значит на потолок дома. Мы нашли доску и приспособили ее для перехода козочки, положив один конец доски на потолок, а другой – на копешку сена в конюшне. Мама залезла по углу дома на вышку и за веревочку осторожно тащила упирающуюся козу, а я снизу подпихивала ее вверх по наклонной доске. Наконец ее завели и за веревочку привязали к стропилам. Туда же подняли два ведра чистой воды, кое-какую посуду, мамину фуфайку да охапку сена. В конце всей этой церемонии сами влезли на потолок мокрые, грязные, с тяжелым чувством неизвестности.

Река, бывшая всегда красотой деревни, вдруг стала ее бедой.

Я просунула голову через дыру на старой, замшелой, покрытой зеленью крыше и не поверила своим глазам. Было страшно и непривычно смотреть на огромные массы воды. Река, всегда тихая и спокойная, сейчас раскинулась на большом пространстве деревни и пугала так, что даже птицы не летали.

Наши птицы, чувствуя непривычную для себя обстановку, вели себя беспокойно. Петух то расхаживал гордо, то вдруг буйствовал, внезапно кукарекал. Не знаю, сходят ли птицы с ума, но он вел себя, как сумасшедший. Мы легли на сено рядом с козой. Мама крестилась со слезами на глазах: