Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки

Но вернемся к нашему экзотическому жилью, где самым несносным были запахи. Это были запахи нашей жизни. Спасали дыры в крыше, они служили нам форточками. Мы, высунув головы, жадно глотали весенний воздух и видели, что деревня все еще была в плену у воды. В округе были слышны голоса, вой, надрывные крики, только смеха не было слышно, а песен и совсем не пели.

Сделаю отступление.

Все поколения односельчан любят Туру. Да и как не любить? На наших глазах таскала она на себе плоты, баржи, паромы… Многие планы и надежды были связаны с ней. Не сосчитать, сколько видела река свиданий, скольких людей повенчала, сколько слышала песен и слез, откровений и сердечных тайн. И меня соединила она с моим будущим мужем. Пройтись берегом – было делом самым желанным, романтичным. Река всегда была главным украшением нашего села. Любовь к ней передается у нас из поколения в поколение уже генетически. А нынче река показала свое коварство. Мы лежали на охапке сена и гадали: когда же перестанет вода буянить и пугать, а снова покажет свою красоту?

Ранним летним утром забелеет туман над водой, а вечером будут светиться звезды маленькими фонариками в реке. Стар и мал пойдут на рыбалку. Рыбы будет много, но она к нам во флигелек сама не поплывет.

Через неделю жизнь вошла наконец в привычное русло. Колхоз после наводнения стал подсчитывать убытки…

Оказалось, что, когда телятницы перегоняли стадо через ров на безопасное место, враз хлынула высокая волна и часть телят смыло в бурлящий поток нахлынувшей воды. Телятницы и моя мама от горя, по ее словам, «ревом ревели».

Мы спустились с потолка. Вернулась тетка Мария с хозяйством. Стали усиленно топить печь, чтоб просушить флигелек, поправили завалины. Воздух был настолько сырой, что во флигельке и днем и ночью было нечем дышать. По избе в любое время суток бесперебойно и как будто соревнуясь прыгали мокрицы, или, как мы их называли, двухвостки (за два торчащих сзади туловища хвоста). После наводнения они сделались жирные, скользкие и оттого более противные. Они, как кузнечики, делали длинные прыжки, а потом шмякались со стуком, как лепешки, на стол, скамейки, топчан. Я боялась их противного вида. На ночь мама успокаивала меня:

– Не бойся, спи крепко, на печь не заскочат, они тепла боятся.

Но не тут-то было: они ничего не боялись и чувствовали себя в домишке вольготнее всех.

По правде говоря, сейчас нам помогали огромные окна флигелька. Солнце проникало и грело со всех сторон наше убогое жилье, от этого мы день ото дня просыхали. Наконец во флигелек пожаловали наши молодожены. Яшка шел в обмотках, на Ульянке болтались лохмотья. Невеста несла свое приданое – патефон, а Яшка нес три пластмассовые пластинки черного цвета. Не успели они опнуться, как Ульянка поставила патефон на подоконник и затараторила скороговоркой, слова ее напоминали стук дятла:

– Слушай, Таня, песни про любовь.

(Она меня тогда вовсе не волновала.) Кто бы мог подумать, что из нашего убого жилья на всю улицу понесется:

Ох, любила бы его,
Любила бы до крайности,
Как бы он не рассказал
Товарищу все тайности…

Уля следом поставила другую пластинку. Она тоже была заезженная, шипела, местами голос прерывался, и все же пробивалась шуточная песенка:

Комара муха любила…

От повторяющихся звуков не хватало только одуреть. Три пластинки пели целый день, уроки делать не было никакой возможности. Я вынуждена была уйти за угол дома. Там нашла три кирпича и караван дров, положила на них старую доску и на ней начала решать задачи по алгебре. Надо было готовиться к экзаменам за семилетку. (Мы сдавали экзамены ежегодно с четвертого класса.)

Вечером вернулась мама с пастушения. Следом за мамой в дверях показалась тетка Мария и огорошила нас прямо с порога:

– Выметайся из избы, Лиза! Сейчас я буду спать на печи за занавеской. Вам здесь места нету! Если не уйдешь – вымахну и тебя, и козу на широкую улицу.

Мы восприняли это известие спокойно, так как интуитивно были готовы к такому повороту событий. Я и мама сидели на завалинке и перебирали все избы в селе, где бы могли нас приютить. Мы меньше всего сейчас хотели острых ощущений.

– Что поделаешь, Таня? Жалко, что не дали тебе экзамены сдать.

Рано или поздно все равно пришлось бы расходиться с Марией, у каждого своя дорога, и всяк своего счастья кузнец.

– Мне Марию жалко, пропадет она без нас. Вся работа у молодых будет только из чашки ложкой. Обсядут Марию с двух сторон, разве ей одной их обработать? Ее бы саму кто-нибудь кормил. Будет она на них пахать, пока не падет. Упекут ее на вечный покой, чтоб мне провалиться на этом месте, вот увидишь – упекут.

Меня всегда поражала сердобольность мамы. Вот и сейчас, ее выгнали, можно сказать, из родного гнезда, а она, вместо того чтобы лить слезы, сидит и тетку Марию жалеет.