Живые чернила (СИ)

— Сейчас я это знаю, но тогда? — у нее не было сил, чтобы поднять взгляд, не было сил, чтобы убрать свою руку от его руки. Она только продолжала негромко рассказывать о том, что с ней произошло больше пяти лет назад. Негромко, чтобы голос не сорвался окончательно. — Помню, я вышла на остановке и пошла в сторону мотеля. Я шла-шла, смотрела по сторонам. Знаешь, как будто я на смерть шла. Я так старалась запомнить все, что я видела, словно больше не увижу ничего и никогда. Передо мной шли две девчонки, мои одногодки. Они были такие красивые, — Миа закусила губу, вспоминая тот день. — Одна в пальто, а вторая в меховой накидке поверх куртки. Обе были на каблуках, такие манерные. Нет, не манерные, а просто женственные. И я посмотрела на себя — ботинки, как у пацана, джинсы, рюкзак вместо сумки и парка. Мама так меня отчитала за эту парку, когда я ее купила. Она постоянно отчитывала меня за то, как я одевалась. Ей ведь так хотелось, чтобы ее дочка была принцессой, даже имя ей дала, как у принцессы, а она вела себя еще хуже, чем старшие братья. Маме не нравилась эта парка, по ее словам, я в ней была как оборванка, беспризорная пацанка, но никак не девушка.

— Нормальная у тебя парка была, мне она нравилась.

— А маме — нет, — вновь лишь пожала плечами, как будто ее это уже ни капельки не задевает. — Из-за вечных маминых упреков я ведь и не считала себя женственной. Вообще ни разу не считала. Ну ты ведь знаешь? Моя одежда, манеры, разговор, поведение, увлечения… Все это не может принадлежать девушке, я была каким-то гадким утенком. И… Когда я шла к мотелю, я подумала об этом всем… Что я некрасивая и глупая, что во мне женственности не то, что ноль — минус десять, что я никому не смогу понравиться, что… — она замолчала и закрыла глаза. С силой сжала губы, но это не помогло, по щекам покатилось несколько слезинок. Женщина глубоко вздохнула. — Что я итак такая жалкая, а если еще и предам свои принципы — вообще потеряю остатки хоть какой-то гордости, — послышался всхлип, Миа отодвинулась и закрыла лицо руками. Задрожала.

— Боже… — внутри все сжалось от этой картины. Ей снова больно, она снова плачет. Какой-то подлец посмел обидеть маленькую девочку, которая так старалась быть храброй. Проучить бы этого урода, чтобы знал, что с ней нельзя так обращаться. Даже если она строит из себя сильную и грубую стерву — она все та же девчонка, восхищенная лавандовым букетом в свой день рождения. Вспыльчивая и резкая, но при этом жутко ранимая. И пусть снаружи она похожа на беспризорную пацанку, но Оливер знал, что внутри она нежная и немного робкая. Она даже не пытается быть принцессой, как хотела бы ее мама — внутри она такая и есть, как бы странно это ни казалось. Осторожно, чтобы не мешать ребенку и не вспугнуть Мию, он подвинулся ближе и притянул ее к себе, обнял и стал гладить. — Тихо-тихо, моя хорошая… — прошептал он ей на ухо, когда она всхлипнула от внезапной близости. Миа дала волю чувствам, в руках Оливера она уже не была сильной. Она была потерянной и беззащитной, и именно в его объятиях она нашла помощь, прижалась к нему всем телом, постаралась раствориться у него на груди, большой и безопасной, способной защитить ее. Оливер почувствовал это и крепче сомкнул объятия. — Это было давно. И все это неправда, — тихо продолжал он. — Ты была самой красивой девушкой и сейчас остаешься самой красивой женщиной из всех, что я видел. Самой-самой, слышишь? — ответом был негромкий всхлип и кашель. — В этой своей парке ты выглядела в сто раз женственней, чем любая другая девушка. Просто твоя мама не смогла этого увидеть, а я увидел. Я всегда видел это. Знаешь, сколько у меня доказательств? Вся стена занята ими наверху, доказательствами этими. Правда. Ты мне веришь? — она слабо закивала, продолжая плакать. Оливер слегка улыбнулся и поцеловал ее в висок. — Ньют был подонком, он ни единой твоей слезинки не стоил. Он был слишком тупой, чтобы понять, какая ты. А Кем… Хм, ему не нужно было так делать. А тебе следовало рассказать мне всё.

— Мне было стыдно… — тяжело дыша, проговорила она. Еще раз кашлянула. — Я дошла до мотеля и пошла назад на остановку, — продолжила рассказ, всхлипывая. — Я не смогла себя пересилить. Кемерон стал звонить мне спустя двадцать минут. Он названивал так настойчиво, а я боялась и не отвечала. Потом он написал мне злое сообщение, и я рискнула ему позвонить. Я сказала ему, что мне стыдно, что я не хочу, я не готова, а он… Придурок, — она с ненавистью фыркнула и сглотнула. — Он наорал на меня и сказал, что потратил две сотни за номер, а я его кинула. Тогда я поняла, что все сделала правильно и наорала на него в ответ. С тех пор мы не общаемся, — судорожно вздохнув, Миа стала постепенно успокаиваться. Она убрала руки от лица и лбом уткнулась в грудь мужчине, коснулась ее одной рукой. Слезы продолжали катиться по ее щекам, но сейчас ей было куда легче, чем пару минут назад. Ей было тепло и безумно спокойно.