Живые чернила (СИ)

— Я боялась, что ты меня бросишь. Поэтому мне было стыдно за себя, что тебе приходится идти на такие меры. А сейчас… Мне нужно время, чтобы понять, но… Я рада, что узнала обо всем. Закончим на сегодня? — она слегка кашлянула.

— Откуда ты узнала? Почему не стала выяснять отношения?

— Не скажу, откуда. Да это и не имеет значения. А почему… Хм, вообще-то, как только я понимала, что ты снова с кем-то переспал — я переставала с тобой общаться. Где-то на неделю, — Миа сдержанно улыбнулась и пожала плечами. Оливер скривился, но ничего не сказал. — Я придумывала дурацкую причину для ссоры и обижалась на тебя. Ты же чувствовал вину за измену, поэтому всегда шел на поводу у моих истерик. За неделю я принимала всё, что произошло, и шла мириться. Теперь всё? — она посмотрела на него. Оливер кивнул. Этого было достаточно, поэтому Миа снова устремила взгляд на ребенка. — Отлично. Хм, знаешь, так странно — когда я была маленькой, то думала, что, вот я вырасту, и буду заниматься важными делами. Ну там, людей спасать, нести добро, буду работать и что-то новое создам. В детстве мне казалось, что все люди так живут. Хм, но вот уже через две недели мне будет двадцать пять, и…

— Через сколько?! — перебил ее Оливер, опешив. Как, две недели? Сколько же они были в ссоре? Миа нахмурилась от его возгласа и посмотрела на сына. Снова на Оливера. — Прости, — сказал он тише, но его волнение не исчезло. Неужели, он потерял целых три недели? В кровь поступил адреналин, сердце забилось чаще. Он в надежде посмотрел на Мию. Может, она пошутила?

— Через две недели. Ты потерял счет времени? — мужчина ничего ей не ответил, опустил голову и слабо кивнул. Как он мог потерять три недели? — Я так и подумала. Так вот, мне будет двадцать пять, и я поняла, что единственное, что по-настоящему волнует взрослых — кто и с кем спит. Это грустно. Ну ладно, — она коснулась сына, чтобы взять его на руки, но поняла, что не знает, как это сделать, чтобы он не проснулся.

— Я помогу, — Оливер быстро встал и аккуратно взял на руки мирно сопящего ребенка, понес его наверх. Миа шла следом, он слышал ее шаги. Быстро уложив малыша в кроватку, Оливер резко развернулся и собирался выйти, но наткнулся на Мию и на мгновение замер, оторопев. Та тоже испугалась и замерла. — Мм… — он смотрел на нее, понимая, что осталось всего две недели. — Спокойной ночи, — прошел мимо в сторону двери.

— Спокойной ночи, Оливер, — негромко ответила Миа.

Он сразу же лег спать, ведь завтра его ожидал трудный день — последняя встреча с дипломниками перед защитой, которая будет уже послезавтра. Он знал, поэтому решил лечь пораньше, но сон не шел к мужчине. Да и о каком сне можно было говорить после такого душевного разговора? Как оказалось, его жена никогда не предавала его, но собственная гордость и самолюбие не дали ему во всем разобраться. Обвинил ее, не узнав ничего. Так глупо. Окончательно все разрушил, лишил себя всякой возможности, потерял три недели. Двадцать один день. У него был бы, как минимум, двадцать один шанс хоть что-то исправить, но куда проще было разозлиться на невиновного человека, чем выяснять отношения. Он потерял ее, так тупо потерял из-за собственной гордыни. И теперь, когда кончатся две недели, всё, что у него останется — документ о разводе, редкие встречи с ней и сыном, десяток картин в мастерской. Сон окончательно покинул Оливера. Он лежал и смотрел в потолок, чувствуя, как внутри все сжимается от мысли, что скоро всему придет конец. Он не хотел этого, совершенно не хотел, но именно так все и будет. Некому будет защищать ее от всяких придурков, никто не будет часами позировать, пока у него вдохновение. Да и никто его не вдохновит, Миа была его единственной музой, больше его ничто так не вдохновляло, как она.

Наверху стоял незаконченный портрет. Тот самый, что он писал, когда она вернулась с Кевином и новостью о разводе. Раз сон не шел к мужчине, он решил, что стоит доработать те наброски, что он сделал тогда. Оливер тихо поднялся наверх и осторожно прошел к себе, стараясь не разбудить спящих еще пока что жену и сына.

Свет ударил в глаза, с непривычки Оливер зажмурился. Привыкнув к освещению, он подошел к стене, возле которой стояли накрытые тряпками портреты. В пару движений он сорвал с них тряпки и бросил на пол, окинул быстрым взглядом холсты. Да, это всё, что ему останется от Мии. Его богатство. Стало тошно и тоскливо. Оливер всё потерял из-за какой-то глупости, и единственное, что он теперь может сделать — взять недописанный портрет и поставить его на мольберт, чтобы закончить.