Живые души, или похождения Лебедько

Впрочем, автор, пожалуй, чересчур пустился в сентиментальные и назидательные рассуждения, в то время, как уже и Муромцев успел воротиться в свой кабинет, застав гостя за довольно таки варварской попыткой враз впихнуть себе в рот весь кусок пирога, в то время, как принесены были и нож, и вилка. Лебедько, однако же, ничуть не сконфузился, ибо сия процедура только и возымела эффект хоть сколько-нибудь привести нашего героя в чувство. Да, и старик отнюдь не возмутился, наблюдая за тем, как брусничные ягоды одна за другой вываливались из наполненного и полуоткрытого рта гостя, а только, пожалуй, умилился слегка. Выждав несколько времени, понадобившегося Владиславу Евгеньевичу, дабы прожевать и проглотить пирог, да ещё следом захлебнуть чашку чая, хозяин лишь тогда осмелился обнаружить своё присутствие: «Ну-с, отдохнули? Готовы продолжать? Давайте-ка посмотрим за последующим развитием событий. Вы, конечно, можете меня упрекнуть в том, что я слишком выпячиваю отдельные частности, однако, в наше время решительно каждому просвещённому человеку понятен тезис Жиля Делёза, озвученный им в эпохальной книге «Капитализм и шизофрения», о том, что история вершится отнюдь не в неких молярных, то есть, среднестатистических массовых сценах, а, напротив, во множестве так называемых молекулярных цепочек, где прослеживается всякая случайная, так называемая, частность или отдельно действующие лица, которые, собственно, и вершат направление движения у этих самых среднестатистических масс».

Лебедько была понятна логика рассуждений Юрия Васильевича, ибо и сам он, с момента беседы с Дознером, штудировал вышеупомянутую книгу во всякий свободный час. Сие было сложно, ибо слог великого современного философа был до чрезвычайности кудряв и понять его можно было лишь сделав над собою известного рода усилие, в чём наш герой мало-помалу преуспел, о чем сейчас дал Муромцеву знать внушительным кивком головы.

«Ну, и чудно!», - оживился старик: «Двинемся тогда далее вослед за Империей, которая чрезвычайно быстро распространялась по Земле, всё более от этой самой Земли удаляясь. Всё удалялось. И все удалялись: те, кого ссылали — на острова, зажиточные люди — в усадьбы, анахореты — в пустыни. Боги, утратившие своё могущество, ибо никто больше не приносил им жертв, превратились в демонов. Ритуальные церемонии стали мрачнее, но не исчезли, а сделались ближе и понятнее. Социальная пирамида постепенно становилась внутренней, а после смерти и сама удалялась в небеса. К богам-посредникам добавлялись новые, специфические боги — распятые на кресте рабы. Люди стали искать прибежище у невидимых сил, руководствуясь единственной иерархией, включавшей в себя более или менее отдалённых покровителей: даймона они стали видеть в ангеле-хранителе, патрона — в святом, императора — в патриархе, отца — в боге, поскольку Империя всё более переносилась в небо, оставляя их на земле. Церковь переняла у царской власти традиционную раздачу хлеба и устройство зрелищ. Человеческие жертвоприношения покинули арену, преобразившись в жертвоприношение богочеловека, распятого на кресте, подобно ничтожнейшему из рабов, в самом центре базилики».

Путешественник сделался вновь мрачнее тучи. Несмотря на то, что ещё часа полтора назад он лицезрел множество людей, стоящих на самых разных этажах социальной лестницы, вплоть до её вершин, решительно готовых перевернуть вверх тормашками несправедливость мира сего, и ещё десятки, а то и сотни тысяч людей, были рассредоточены по всей стране, занимая к тому же весьма ключевые кабинеты, Лебедько никак не мог себе представить, каким же образом даже такая внушительная армия способна противостоять тем фундаментальным процессам, о которых вещал Муромцев, и которые складывались в течение тысячелетий.

Юрий Васильевич же, решительно не замечая или не желая замечать подавленность собеседника, продолжал, и голос его был бодр: «Прежняя семейная зависимость превращалась в вертикальную преданность души её, якобы, вечному источнику. Так христианин отрешался от родственников, ибо бог теперь стал ему ближе всех. Ведь именно таков завет Евангелия. С гением, который покровительствовал лишь гениталиям людей, было положительно покончено, он превратился в пособника дьявола. Исчез также культ мёртвых — люди перестали кормить тени усопших. Они сделали своим наследником бога. Церковь же постепенно унаследовала почти всё земное имущество».