Живые души, или похождения Лебедько

Казалось, что так рассуждая, Джафаров забрался в самые отдаленные отвлеченности. Но его это нисколько не смущало. Воздев указательный палец правой руки вверх, он вещал: «Но! В какой-то же момент это Означающее прозвучало впервые! Ну, а дальше оно стало множиться, то есть связываться со всё большим количеством других Означаемых и их комбинаций. То есть, первичный текст начал обрастать множеством интерпретаций. С ходом времени стало уже невозможным отличить первичный текст от интерпретаций по такому качеству, как первичность или истинность. Вот на этом-то этапе язык и обрёл самостоятельную жизнь, подобно очень сложной самоорганизующейся системе. И тексты принялись порождать сами себя и желать быть, ветвиться и множиться через людей. И именно генерация текстов и смыслов стала ключевым моментом для формирования того самого неуловимого, множащегося в лабиринтах ризомы, и по сути, иллюзорного человеческого Я. Можно сказать, и это очень важно понять, что в каждый момент времени Я является ни чем-то единым, а множеством, включающим в себя разбросанные по пространству, времени и множеству других координат единицы смысла, то есть те самые процессы обмена Означающих на Означаемые. При этом, само Я невозможно описать при помощи каких-либо качеств, оно — буквально ничто».

Человек с Востока умолк и вперил свои взоры в Лебедько. От его внимания, конечно, не могло ускользнуть смятение на физиономии последнего. Тем не менее, он не стал церемониться, а продолжал: «Ну, а далее начинается песня про то, что сам способ заковыристого переплетения текстов, который и порождает множественное абстрактное Я, задаётся культурой. Той культурой, за причастность к которой человек отчуждается от своего Желания. И, как вам, вероятно, уже поведали, - в прошлом веке единая культура распалась на множество субкультур, и единые общепринятые базовые понятия о том, что хорошо, а что плохо, что правильно и что неправильно, в разных субкультурах носит прямо противоположный характер. Я, конечно, понимаю, что в том, что я вам тут понаговорил, сам чёрт ногу сломит, ну, уж, не обессудьте, вам следует привыкать учиться мыслить абстрактными категориями. То, что я сказал, необходимо вам не просто, как некий философический изыск для пустого теоретизирования, но как ключ для понимания того, как устроен Путь Авантюризма. Всё, что я сейчас говорил и говорю, записывается на диктофон, и далее вы сможете неоднократно прослушать всё это до тех пор, пока в мозгах ваших не наступит кристальная ясность».

Владислава Евгеньевича от усиленной, и, в то же время, тщетной мыслительной деятельности, аж потом прошибло: «Вот уж не думал, что сии теоретические построения имеют какое-то отношение к авантюрной практике», - «Так вот теперь будете знать», - сухо отрезал Камиль Алиевич: «Я ведь вот, к чему вёл: в зависимости от того, какую мировоззренческую позицию мы займём, либо позицию, признающую центр и традиционное понимание Я, либо позицию децентрации, ризомы и сада расходящихся тропок множества Я, - в зависимости от этого выбора, мы будем жить в совершенно разных социальных, политических и этических реалиях».

Автор представляет себе недоумение и замешательство читателя, вдруг с размаху наткнувшегося на столь кудрявые философические рассуждения. Понятное дело, что читателю уже, поди, невтерпёж поскорее узнать, чем закончится наше дело. Сие есть свойство человеческой натуры, но, ежели мы с тобою, мой добрый читатель, шли вместе рука об руку вот уже более трёх четвертей нашей повести, хочется призвать тебя не перескакивать эту главу, не размыкать наших рук, а всё-таки дать себе труд хотя бы пару раз перечесть всё, что написано выше в этой главе. Поверь, это не так уж, по сути, и сложно. Наш ленивый рассудок, к тому же воспитываемый нынче властьпридержащими в русле упрощения и узкой специализации, привык обходить сложные места. И вот тут-то, как раз, автор, хоть и не может принудить, но настоятельно советует читателю не уступать и не потворствовать, таким образом, тем, кто желал бы видеть в нас всего лишь покорных идиотов. Надеясь на то, что сей назидательный пассаж, всё же не вызовет отторжения у благосклонного читателя, автор торопится возвратиться в эпицентр событий повести.