Живые души, или похождения Лебедько

Можно было бы написать в этом месте, что «повисла тишина», спорщики и впрямь смолки, но тишины не образовалось, ибо из колонок над барной стойкой наяривал «русский шансон». Карамболь и Маламент в этот момент выпили ещё по рюмочке, не удостоив на этот раз Лебедько никакого внимания, как будто бы его здесь и вовсе не было. Затем Валерий Георгиевич проявил некое оживление, должно быть, осенённый мыслью: «Ну а скажи, Гриша, можешь ли ты привести в пример кого-нибудь, кто явил бы в себе черты, так сказать, незамутнённого славянского духа», - « Отчего ж, и приведу! Вот тебе, душа моя, — Фёдор Карамазов - отец», - «Шутить изволишь? Ведь это же известный подлец из подлецов, каких земля русская знала!», - «Отнюдь! Конечно, ежели смотреть с консервативно-буржуазных позиций, то Фёдор Карамазов - герой отрицательный, но мы же с тобой, душа моя, делаем себе отчёт, что сами основы консервативно-буржуазного мышления как раз и являются источником разложения и смрада в наше время, стало быть, отрицание отрицания даёт нам в высшей степени положительную окраску Фёдору Павловичу Карамазову. Это, можно сказать, символ, несущий в себе не только вызов христианскому консерватизму, но и его конец, который уже близок. Фёдор Карамазов эксцентричен, в нём мы можем видеть игрока, балансирующего в неустойчивом равновесии, здесь он сродни самому Джокеру, срывающему с людей все и всяческие маски. Он жизнелюб и любит жизнь во всех её проявлениях, что заметь, душа моя, очень ценно. Современный, знакомый нам повсеместно человек, перестал любить жизнь. Он уныл и депрессивен, погружен в свои личные страхи и надежды, и тем только и занят, что ищет повсюду иллюзорные гарантии собственной безопасности. Не таков Карамазов — отец, проживающий обнажённым нервом каждое мгновение жизни и, кстати, - вилка вновь потянулась к Маламенту и упёрлась в его живот, - умеющий наслаждаться и радоваться и по мелочам и по крупному! Это человек, который рвётся прочь от определённых свойств, качеств и от самой морали. Он ничего не любит, и любит всё, он ничего не боится, и боится всего - этот человек — снова не оформленный праматериал духовной плазмы. Такие люди отличаются от христианизированных людей, напитанных одним только порядком, расчётом да показной положительностью. Постигни, душа моя, суть Фёдора Карамазова и ты постигнешь нашу русскую тайну!»

Налили ещё по рюмке и, осушивши, собрались покинуть трактир. Тут только взгляд Карамболя как бы невзначай скользнул по Лебедько. Голос его изобразил удивление; «Ба! А гость то наш, поди, заскучал!», - «Ничуть! - бодро отозвался Владислав Евгеньевич — премного преуспел в постижении, так сказать, русского духа, наслаждаясь вашею беседой». Григорий Михайлович потрепал приезжего по плечу: «Давайте-ка, голубчик, завтра зайдите в мою мастерскую часам эдак к трем - там и посудачим о том, да о сём», - передана была визитка, после чего наш герой, выйдя из трактира, стал приискивать себе жильё, в чём через некоторое время преуспел, ибо недорогих гостиниц в Рязани хоть пруд пруди.

Занявши номер, приезжий отправился бродить по городу. Однако, прилежности внимания его не хватило на то чтобы хоть как-то оценить архитектуру строений города или же присмотреться к его обитателям. Мысли путешественника были сбиты с толку тем приёмом, который явил ему Карамболь в трактире. О, это был далеко ещё не маразматик, а напротив человек в зените духовной силы. Это был мастер, если так можно выразиться, - «вычитания». Лебедько слыхал про таковых от Малкина: в некоторых советских эзотерических подпольных группах, работавших в семидесятые-восьмидесятые года двадцатого века, знаменитый тезис Фридриха Ницше: «падающего — подтолкни» понимался совершенно буквально. Люди в такой группе норовили подставить друг друга в какую-нибудь пренеприятнейшую историю, так чтобы проходящий проверку смог испытать не только некоторый конфуз или замешательство, но зачастую и вовсе потерять лицо — публично, или, хотя бы, перед товарищами. Ежели после такой проверки на вшивость человеку удавалось оправиться, то считалось что испытание пройдено. Объяснялась подобная жестокость друг к другу модным в ту пору убеждением, состоявшим в том, что выйти к Сущности  невозможно иначе как путём «вычитания» всего, что проявляется в личности. Великим мастерством считалось умение узреть в товарище ту потаённую слабость или черту характера, которую может он сам-то от себя тщательно скрывал, и выставить её напоказ. Карамболь как раз и прослыл мастером такого рода экзекуций. Надобно сказать, что обладая подобным талантом, Григорий Михайлович принялся применять его не только к сотоварищам и ученикам, но и ко всем кому ни поподя. Можно сказать, что Карамболь был исторический человек. Где бы он не появлялся — не обходилось без историй. Несколько таких историй Малкин поведал нашему герою, напутствуя его в путешествие.