У Евфросиньи Сергеевны аж книга из рук вывалилась и громко хлопнула об пол. Карамболь же, сглотнувши слюну, нашёлся что ответить на столь наглый пассаж нашего героя: «Что же, приятно слышать глас не мальчика, но мужа. Только вот насчёт меня вы как-нибудь ошиблись. Я не противоречу сам себе, а как раз таки мыслю диалектически. Интересен не сам по себе Господин, и не сам по себе Раб, но зона перехода от Раба к Господину. Да Господином можно родиться, но Господином можно и стать, испытав всю глубину страха Раба, преодолев его, победив и придя к высшему идеалу — идеалу самопожертвования». С дивана послышался голос Евфросинии Сергеевны: «Нахал! Нахал и жулик. Видали и не таких. Гони его, Гриша, а то он будет тут у нас спектакли разыгрывать», - «Не всё же вам их разыгрывать, - огрызнулся в её сторону наш герой, - Григорий Михайлович, давеча в трактире я имел удовольствие услышать из ваших уст о Джокере. Что это такое, расскажите бога ради». Карамболь усмехнулся: «Вот только «бога ради» не нужно! Джокер бога-то, как раз, кверху тормашками и опрокидывает. Я, собственно, к тому и вел, говоря о диалектике перехода от Раба к Господину, да вот только вы мне не дали договорить. А ты Ева погоди, не горячись, парень ещё найдёт, где споткнуться», - лицо художника изобразило обаятельнейшую улыбку, он даже отечески похлопал гостя по плечу, - Это я уж вам, так сказать, антр ну говорю, коли у нас разговор в открытую пошёл. Ну-с, что вы желали бы знать о Джокере?».