Живые души, или похождения Лебедько

Художник пристально посмотрел на гостя и медленно произнёс: «Что-то мне Закаулов про вас ничего не говорил. Да и не видел я вас у него ни разу», - «Я у него в заочниках был. Приезжал раз в месяц, получал задание, потом отчет писал. Ну и организм тренировал, да вот не выдержал он, вдруг…». Тут опять оживилась жена Карамболя: «Вот они нынешние хлюпики! Закаулов печень лишь на восьмом десятке посадил, а этот слюнтяй, поди, с трех бутылок всего», - «Да, -  согласился Лебедько, - наше поколение не чета вашему, - что и говорить. Вы – богатыри, мы же действительно, как метко изволила выразиться Евфросинья Сергеевна – хлюпики».

Карамболь же решительно почуял какой-то подвох: «Заочник, говорите? Странная комиссия. Вот я позвоню сейчас Закаулову! Узнаю, что вы за прыщ на ровном месте», - «Всенепременнейше позвоните, Григорий Михайлович! Великого духа человек – Алексей Всеволодович Закаулов!», – тут Лебедько сделал несколько преувеличенное движение рукой, придавши ей чрезмерный размах, но тут же спохватился, что дал, пожалуй, маху, да тем себя и выдал. Не остался этот жест незамеченным и хозяевами: «Гриша, он же издевается! Я его насквозь, прощелыгу, вижу!», - кипятилась Ефросинья Сергеевна. Карамболь же только рукой махнул: «Да и шут с ним!».

Услышав слово шут, Лебедько приосанился: «Очень метко вы сейчас, Григорий Михайлович, изволили выразиться. Именно что — шут. Я бы даже дерзнул сказать громче — Джокер! Всё мы с вами вокруг скоморошества пляшем и, заметьте, глубокоуважаемый Григорий Михайлович, что даже некоторые, так сказать, пикировки ничуть не вредят общности нашего с вами духа», - «Эк, вы!», - крякнул художник, да только и нашёлся что руками развесть. Наш же герой воспринял таковое изменение в настроении хозяина, как знак в высшей степени положительный. Возомнилось ему, что, дескать, вот и прошёл он уже уготованное ему испытание. Мысля подобным образом, решил он наудачу просить о посвящении: «Как мне кажется, вы могли воочию убедиться в наличии у меня скоморошеского духа, а при вашей-то широте души истинно русского человека, вам бы, пожалуй, ничего и не стоило выписать мне об этом надлежащую справку».

Услыхав подобные речи, художник рассвирепел: «Ах вот ты, мерзавец, зачем пожаловал!», - «Никак нет, я набрался дерзости исходя из того только, что, насколько понимаю, верно усвоил предмет!» Карамболь нервно ходил по комнате из угла в угол. Продолжалось это довольно долго. Пока вдруг, не застыл он на месте, осенённый, видимо, какой-то догадкой: «А вот давайте так условимся, купите мою картину, вот эту, - художник простёр руку в направлении холста, на котором причудливо плясали диковинные символы, - это славянское Таро. Как раз аркан «Безумный», то бишь, Джокер. Я вам тогда из-за одного только этого послушания бумагу выправлю. В Париже на выставке один француз мне десять тысяч евро за неё предлагал, да не хочу, чтобы мои творения в этой гнилой Европе осели – вам за восемь тысяч евро продам», - «Увольте, Григорий Михайлович, не по карману мне», – «Что же, молодой и здоровый, да не можешь сущую дрянь – восемь тысяч евро заработать? Какой ты тогда скоморох, к бесу!», – «Да какой он здоровый? Печень вон уже посадил, да и сам на ладан дышит, плюнь и развалится», - подначивала Ефросинья Сергеевна.

Карамболь вновь заходил по комнате: «А зачем вам вообще это посвящение? Ну, вот купите картину, выпишу вам бумагу, что с ней делать будете? Кто вас оценить-то сможет? Вокруг лишь быдло, даже похвастать будет не перед кем. Что же вам так приспичило?», – «Вы же не подписываете ничего, так и не скажу, зачем. Это уж мое дело», - парировал Владислав Евгеньевич.

«Ишь, каков наглец, приехал тут аферы свои прокручивать, так еще и ерепенится!», - продолжала подливать масла в огонь хозяйка. А хозяин всё наседал: «Ну, купите картину? Ну не эту, так вот ту, аркан «Колесо фортуны», за пять тысяч евро отдам, не торгуясь!», – «Да, помилосердствуйте, зачем мне картины? Я их очень высоко ценю, но я, право не коллекционер», – «Так перепродадите выгодно. Имя мое нынче в цене!», – «Никак не могу. Решительно!».

Тут Карамболь рассвирепел окончательно: «Ишь, ты выжига! Петя, Миша, идите-ка сюда!». Из соседней комнаты вмиг, как двое из ларца, подтянулись молодые ребята, чей вид говорил о регулярном посещении спортзала. «Ну-ка, отвалтузьте этого проходимца!», - приказал им Карамболь.

Не желая причинить урон физиономии своей, Лебедько опрометью бросился в прихожую. По счастию, дверь не была крепко заперта – только на одну защелку. В мановение ока наш герой очутился на улице, оставив в квартире художника фирменные кроссовки. И вот представьте себе, стоит он в тапочках в шесть часов утра на улице, да созерцает рассвет, ёжась под воздействием утренней прохлады.