Живые души, или похождения Лебедько

Дело близилось к вечеру, и Викентий Харламович предложил гостю сходить с ним порыбачить на небольшое озерцо, что раскинулось в километре от дома. Путешественник охотно согласился. И вот они уже вдвоём, окружённые вечерним щебетом птиц, сидят на брёвнышке, закинув удочки в воду. Последний раз Владислав Евгеньевич сидел вот так лет двадцать назад. Однако, не успел наш герой как следует предаться очарованию вечера, как наслаждение его было самым наглым образом прервано. С дороги к озеру свернула видавшая виды «десятка», и остановилась неподалёку от рыбаков. Из машины вышли...

Здесь автор хотел бы дать волю перу своему, и не скупясь на выражения изобразить яркими красками то, что давно уже терзает его душу. И читатель мог бы не сомневаться в том, что действующим лицам были бы приданы самые меткие и яркие эпитеты и характеристики. Увы! В наше время сей маневр более чем рискован и уж, по крайней мере, никакая цензура его точно не пропустит. Придётся автору, скрипя зубами, описать происшедшие далее события языком скупым и, как модно нынче говорить, сколько возможно, политкорректным.

Итак: из машины выскочили эээ... два «гостя с юга». Впрочем, гостями сии представители человекообразных себя ни в малой степени не чувствовали. Скорее, напротив, хозяевами. Один остался подле машины, другой же, подойдя вплотную к рыбакам и пнув зачем-то бревно, на котором они сидели, произнёс, коверкая русский язык: «Эй, ну как - килюёт?» Лицо Викентия Харламовича осунулось. Он молча показал пальцем на ведёрко, в котором плескалась шесть довольно крупных окуньков. Джигит хохотнул: «Ха! Я рыба забирать буду!» Возмущённый этими словами Лебедько встал, было, с бревна и, поворотясь к кавказцу, молвил тоном весьма недружелюбным: «С какой это стати?» Джигит оторопел: «Слюшай дед, это кто такой? Он у меня сейчас совсем живой не будет!» Старик тоже поднялся с бревна и быстро потянул Лебедька за рукав, пытаясь как бы спрятать его у себя за спиной: «Не трогай его, Заур, это племянник мой из Тулы, а рыбу бери». Заур, матерясь и чертыхаясь на дивной смеси русского и тарабарского языков, схватил ведёрко и пошёл, было, к машине. Ярость клокотала в груди Владислава Евгеньевича. Памятуя, что в юности он имел разряд по боксу, Лебедько выскочил из-за плеча Викентия Харламовича, догнал кавказца и схватил его за руку, однако же, в этот самый момент понял, что лучше было бы этого не делать, ибо открылись задние двери машины, и оттуда вылезло ещё двое претендентов на роль «хозяев» земли русской.

Били долго, в основном ногами, уже лежащих на земле. Потом машина уехала. Очнувшись и постанывая от боли, наш герой подполз к старику. Тот оказался жив, однако же одно ребро у него было явно сломано. Насилу поднялись, помогая друг другу и охая, да кряхтя, поплелись к дому.

«Надо бы в милицию заявить!», - кипятился Владислав Евгеньевич, пока Варвара Петровна, причитая, делала пострадавшим перевязки и примочки. «Вот этого-то, как раз, ни в коме случае делать нельзя, потому как тебя же на пятнадцать суток посадят, да ещё и штраф возьмут. Милиция их не трогает. Их хоть и немного, пятнадцать семей всего, однако же, держат в страхе весь город. Вначале наши ребята, кто покрепче, решили их проучить, да не тут-то было, - те привели подмогу из других городков да из самой Тулы… Четверых наших ребят порезали насмерть. Милиция отмалчивается, записали как несчастный случай. Девок насилуют. С каждого дома раз в неделю «дань» берут, как они это называют. Деньгами или продуктами, у кого что есть. Слышал я, что не только у нас, но и по всей России-матушке нынче так. Но поделать, вишь ты, ничего. Такая доля». Варвара Петровна вторила мужу, охая: «Ну, натурально монголо-татарское иго. Нелюди, чтоб им пусто было!» Лебедько не стал спорить, а поблагодаривши стариков за помощь, поковылял себе в гостиницу. Дабы не раскалывалась от боли голова, выпил наш герой таблетку анальгина из походной аптечки, да и завалился спать. Ни ярость и ни озлобление он чувствовал, а скорее какую-то беспросветную безнадёжную грусть...