– Это я, Вера Сергеевна, говорил о ясности слога. Невозможно писать к публике вообще, надобно видеть лица. Нужно спускаться от педантской книжности к ясной простоте. Русский ум, даже недюжинный, не любит, когда ему изъясняют что-нибудь слишком долго и слишком мудрёно. Другое дело ваше поприще. Кому вы хотите обратить ваши слова и мысли, движения вашего сердца? В чём ваше назначение? – Гоголь возвёл к небу задумчивый взгляд. – Простите ли вы мне дерзость указать на это? – возобновил он прерванную речь. – Назначение ваше и поприще явно. Неужели вы сами не видите?
Вера с сомнением пожала плечами.
– Назначение ваше – взывать к сердцам! – пылко воскликнул писатель. – Оживлять мёртвые души! Исцелять и возвращать веру! Вот ваше поприще! – он заглянул Вере в глаза, и целая Вселенная разверзлась в этом взгляде и перетекла к притихшей ученице. – В этом труде вам откроется много наслаждения, но и много боли. Вы многое узнаете, чего не знал до вас никто. Вы откроете и такие свои стороны, каких, быть может, раньше и не подозревали в себе. Ваша жизнь будет полна! Во имя Бога не оставьте без внимания этих слов моих!
Гоголь тряхнул взъерошенной головой и смахнул попавшую в глаз соринку. Только теперь Вера заметила, что ветер усилился, что гости вокруг, подчинившись незримому знаку, ускорили свои движения и стали беспокойно поглядывать в небо. Заторопился и писатель. Откланявшись, он поспешил к трону Дарины, вышагивая на длинных ногах-ходулях походкой, которую так и не смог сымитировать заслуженный артист Галкин. Стройная музыка распалась на какофонию отдельных звуков. Вскоре все ноты слились в однообразный звон, нараставший по мере того, как светлело ночное небо. Сочную синеву над кромкой леса прорезал тонкий новорождённый серп. Выросшая до небес Дарина ударила посохом о землю, земля задрожала и всё в один миг исчезло.
Глава 53. Новый день
Поутру Антона разбудила исходящая от земли дрожь. Это было похоже на то, как если бы под домом работала крупная трансформаторная станция. С чего бы? За окном разгоралось неяркое сентябрьское утро. Рубин чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Необычный сон, который ему приснился, такой ясный и реалистичный, он расскажет Вере позже. Женщина сладко спала, разметав руки по подушке. Плед с бурым кофейным пятном, скомканный лежал в ногах. Она так и была в ситцевом сарафане, как он увёл её вчера продрогшей с озера. Ночью Антон бесповоротно решил, что останется с Верой, чего бы это ему ни стоило. Бред, конечно, но он возомнил их двоих той самой избранной «не парой», которая так долго ждала и искала друг друга, что теперь было бы глупо просто так взять и потерять – слишком бесценна была находка. Он будет жить с нею в Пчельниках. Чем он рискует, уходя из компании, вступая в открытую конфронтацию? Деньгами? Карьерой? Безопасностью? Всё это никогда не было для него определяющим. Новиков – слишком заметная фигура, да и он, Рубин, теперь тоже. Вряд ли бывший тесть станет прибегать к грубой уголовщине – слишком явным будет мотив. Ну, пободаются немного, посудятся – должно же это, в конце концов, ему надоесть. А преемник на лакомое место Рубина найдётся легко – желающих хоть отбавляй! Что же касается брачного контракта, то тут Антон был более-менее спокоен: отделается штрафами и даст ещё сверху, лишь бы Элла оставила его в покое. Опыт ему подсказывал, что всё дело упрётся лишь в порядок цифр.
Пока он собирался и пил кофе, дрожь земли стихла. Стараясь не скрипеть половицами, он взял портфель и вышел на улицу. Дверь была не заперта. Осмотревшись по сторонам, он осторожно пересёк двор. Изнурённый вчерашней гонкой автомобиль дремал в тени старой липы. Из бочки выполз Диоген, весь в репьях и, поскуливая, станцевал ламбаду. «Где ж ты был вчера, гуляка?» – шёпотом пожурил его Антон. Он посмотрел на циферблат – до прямого эфира оставалось два часа – как раз успеет доехать. Завёл мотор и тронулся в путь.