Живые души. Роман-фантасмагория

В студии телеканала «ЖЖЖ» всё было готово, ждали только Рубина. За круглым столом сидели академик Эпштейн в модном пенсне, багровый, как всегда, Семёнов, глава департамента Головко и бледный, как лунь, Орешкин. Увидев входящего Рубина, директор информагентства вскочил с места и протянул ладонь. Антон не заметил предложенной ему руки и, поздоровавшись сухим кивком со всеми сразу, занял место по центру стола. «Можем начинать!» – бросил он ведущему. Расположенная позади телекамер группа поддержки включала в себя юриста Урывайко, социолога Корякина и пресс-секретаря компании Дёгтеву. Взволнованная больше обычного Алина попыталась вручить шефу подготовленный накануне текст – двое суток она не могла до него дозвониться, не успела толком ничего согласовать, – но Рубин отклонил протянутый лист. «Интересный получается круглый стол! – усмехнулся он про себя, оглядывая студию. – Ни тебе оппонентов, ни дискуссий. А что, нет неудобных вопросов – нет неудобных ответов. Никому и врать не придётся». Прямая линия с телезрителями, он был уверен, будет строиться по тому же принципу: за стеклом call-центра маячили сосредоточенные лица проинструктированных Орешкиным телефонисток. Если, конечно, до этого дойдет! Рубин специально не готовился, но понимал, что уложиться должен в две минуты максимум, чтобы никто не смог сообразить, что он говорит, и не успел прервать его речь. Он знал, что перед экраном телевизоров будут сидеть не только чернавцы и верхнедончане, не только профессор Сидоренко и его соратники из других регионов и стран, но и президент компании Новиков, безуспешно разыскивающий вышедшего из-под контроля зятя. Рубин был удивлён, что люди Коростелёва до сих пор не выследили его, позволили добраться до студии. Но он не знал, что они уже побывали в Пчельниках сегодняшней ночью. И что, вломившись в незапертый дом, не обнаружили там ровным счётом ничего интересного. Дом был пуст, насколько пустым может быть заброшенный дом, в котором долгие годы никто не живёт. Электричества в развалюхе не было, а мощные фонари высветили лишь увитую паутиной старую рухлядь и толстый слой пыли. Мутное зеркало в простенке отражало метание огней и растерянные лица матёрых оперативников. Так ни с чем и отбыли.

Как только ведущий бодрым голосом отчеканил вступительную речь, слово передали Рубину. Камера взяла крупным планом фотогеничное лицо директора и застыла в ожидании. Застыл и Орешкин, скрывая за дымчатыми очками полный ужаса взгляд. Глубокомысленно замер академик Эпштейн. Затихли багровый Семёнов и невозмутимый Головко. Приник к экрану старый и уже безнадёжно больной профессор Сидоренко с забытым лекарством в руке. Запершись ото всех в своём кабинете, окаменел в тяжёлом предчувствии президент Новиков, получивший накануне два уведомления от того, в ком по наивности видел продолжателя его рудной империи. Затаили дыхание сотни чернавцев, включая Кузьмина, Парамонова, Климова и Черпака. В холле психиатрический клиники у общего телевизора умолкли пациенты Перцев, Трепаков и Курочкин, а также несколько примкнувших к ним от скуки больных. Замер в безветрии чернавский лес. Застыл весь мир, ожидающий решения своей участи.