Живые и мертвые

– Я думаю, он этими деньгами успокоил свою нечистую совесть. Его сын обрел жизнь, но моя жена должна была для этого умереть, – ответил Штадлер спокойно. – Для него это не было ощутимой потерей, а я мог воспользоваться этими деньгами. Я поместил их на счет в Швейцарии, что было ошибкой, так как ко мне как-то явились представители налоговой службы. Мой счет и имя оказались на каком-то диске. Я должен был уплатить налоги и штраф. Разумеется, это стало известно моим детям, которые до того ничего не знали об этих деньгах.

– И как они на это отреагировали? – поинтересовался Боденштайн.

– Эрику было все равно. Он только сказал, что я сделал глупость, взяв «грязные» деньги, – ответил Штадлер. – Хелен же, напротив, была в ярости и упрекала меня в том, что я заплатил за свое молчание и стал соучастником преступления. Мы много об этом говорили, пока она не поняла, почему я так поступил.

– Когда это было?

– Два года назад.

Боденштайн и Пия переглянулись. Именно два года тому назад Хелен начала вести дневник и занялась собственным расследованием.

– Вам известно, что ваша дочь вела так называемый дневник? – спросила Пия.

– Она с детства вела дневник и бросила только в шестнадцать или семнадцать лет. После этого она ограничивалась лишь каждодневными краткими записями.

– Ваша дочь была убеждена, что мать не получила полноценного лечения, – сказала Пия осторожно. – Она считала, что ей дали умереть, чтобы иметь возможность воспользоваться ее органами.

– Но это ведь абсурд, – возразил Штадлер устало. – Мы уже об этом не раз говорили.

– Абсурд или нет, она была такого мнения и поэтому вела самостоятельное расследование, – продолжала Пия. – Она оказывала давление на людей, и достаточно серьезное.

– Нет, я вам не верю, – ответил Штадлер категорично. – Этого не может быть. У моей дочери была очень лабильная психика, на такое она бы никогда не решилась!

– Она разговаривала с директором Франкфуртской клиники неотложной помощи, с Фрицем Герке, с профессором Рудольфом и еще с одним врачом клиники, которого считала ответственным за произошедшие события. Очевидно, она поставила им ультиматум.

– Ультиматум? По поводу?

– Предположительно, она хотела, чтобы открылась правда об обстоятельствах смерти вашей жены. Срок ультиматума истекал перед Рождеством, – ответила Пия. – Но через три дня после ее последнего разговора она покончила жизнь самоубийством.

У Пии зажужжал мобильный телефон. Пришла СМС от Кая. Я нашел Вивьен Штерн. Пия на секунду задумалась, стоит ли ей спрашивать Штадлера о подруге его дочери, но потом решила сама поговорить с девушкой.

– Кроме того, она не собиралась выходить замуж, – добавил Боденштайн. – Она, похоже, боялась господина Хартига, который все больше контролировал и ограничивал ее.

– Но это уж действительно чушь! Йенс-Уве любил Хелен! – Штадлер рассеянно покачал головой. – Она в самом деле хотела перенести свадьбу, потому что собиралась уехать на год на учебу в США, и я считал это правильным решением. Я полагал, что совершенно новое занятие и расстояние могут положительно сказаться на личностном развитии Хелен. Йенс-Уве был с этим согласен.

– Почему же тогда он пичкал ее медикаментами? – спросила Пия.

– А кто это утверждает? – Штадлер, казалось, уже с трудом воспринимал новости подобного рода.

– Мы узнали об этом из достоверного источника, – уклонилась Пия от прямого ответа.

– У вашей дочери действительно были совершенно иные планы, – сказал Боденштайн. – Она составила список людей, которых считала виновными в смерти матери. И она следила за этими людьми, выясняла их образ жизни и привычки. Несколько месяцев. Следовала буквально по пятам. Поддержку ей, очевидно, оказывал господин Томсен, в доме которого мы обнаружили протокол слежки за Максимилианом Герке. Мы исходим из того, что Хелен намеревалась осуществить суд над этими людьми. После ее смерти вместо нее эту миссию взял на себя кто-то другой.

Штадлер в упор смотрел на Боденштайна, и в его глазах на долю секунды отразилась боль, для которой не было слов, боль, которую он носил в себе больше десяти лет и не мог от нее избавиться.

– И кто же это? – спросил он глухим голосом. – Кто мог взять на себя… такую миссию?

– Кто-то, кто очень хорошо стреляет, – ответил Боденштайн.

– Томсен?

– Возможно. Вам говорит что-нибудь имя Вольфганг Мигер?

– Конечно, – вяло кивнул Штадлер. – Вольфганг был моим коллегой по работе, пока не заболел болезнью Паркинсона, а потом к этому прибавилось старческое слабоумие. Три года назад умерла его жена, а детей у них не было. Но как вы вышли на него?

– Мы задержали подозреваемого в его доме.

Эта новость на пару секунд лишила Дирка Штадлера дара речи. Он встал.

– У меня есть ключ от дома Вольфганга, – сказал он тихо. – С тех пор как он находится в доме престарелых в Кёнигштайне, я присматриваю за домом и садом. Хелен часто бывала там со мной, а иногда ездила туда и сама, вынимала из почтового ящика почту, следила за порядком, если у меня не было времени.

– Когда вы были там в последний раз?