Живые люди

(Наврала про маму, но всегда срабатывало.)

– Я тебя на разведку посылаю. Вот за счет фирмы набор еды – почти не просроченный.

– Зачем?

Но начальницы уже не было, а сама она держала в руках адрес и пакет с набором.

Дверь не открывали. Дора уже собралась выкинуть пакет в мусоропровод, но вдруг приоткрылось. Там в щели что-то просвечивало невнятное, донеслось, как с горы:

– Кто?

– Я соцработник, меня прислали к вам с гуманитарной помощью.

– Нам ничего не надо, – сказал скрипучий, неопределенного пола голос, но Дора всё же успела всунуть в щель пакет.

Движение двери прекратилось. Пакет прочно завис между створками и не давал возможности ни закрыть, ни открыть дверь. Обладатель скрипучего голоса подергал, и пакет упал внутрь квартиры, но через какое-то время вылетел от толчка ноги на лестничную площадку и даже угодил под перила в пролет.

Дора сказала:

– Тогда до свидания.

Дверь захлопнулась.

Из лифта вышел чуть одутловатый человек с неаккуратной бородой в кепке и посмотрел вслед пакету.

– И что там было? – поинтересовался он.

– Это от нашей фирмы. Мы соцработники.

– Красиво звучит, – сказал человек, отпирая только что захлопнувшуюся дверь. Потом сделал пригласительный жест: – Прошу!

Дора вошла в полутемную прихожую с тяжелым устоявшимся запахом лекарств. Богатством не пахло. Надо было бежать. А она почему-то вошла, потом села, потом показала свое старое удостоверение.

– Дора, – прочитал человек и крикнул, пропечатывая каждую букву: – Маменька, тут к тебе Дора пришла, из социальной помощи, а ты бузишь.

– Я не встаю, ты знаешь, – просипел низкий голос и закашлялся.

– Что хочет ваша фирма?

– Меня послали… если надо помочь…

– Не надо, – просипел голос, – обойдемся с Божьей помощью.

Костик задумался. Он был не прочь согласиться, хотя не знал, сколько им надо платить.

Правда, вирус заканчивался, сотрудников с удаленки уже стали собирать в помещении офиса, собрания в архиве затягивались, а тут – пожалуйста: сидит симпатичный соцработник.

– Как вас зовут?

– Дора.

За дверью захохотали басом:

– Дура!

– Маменька! – укоризненно произнес Костик. – Ну как ты…

– Ничего-ничего, я привыкла, – засмеялась соцработник, – обычная шутка.

За дверью недовольно закашляли.

– А вас?

– Меня Константин… Георгиевич, – добавил с усилием.

– А мать вашу? – спросила Дора и смутилась, поправила: «вашу мать», но стало еще хуже.

– Маменьку зовут Марсельеза.

– Прямо так? – не поверила Дора.

– Прямо так. А давайте пить чай?

Надо было запротестовать, отнекиваться, уйти, наконец, из этого запущенного дома со стертым рассохшимся паркетом. А Дора кивнула:

– Давайте! – И приподнялась, чтобы помочь.

– Что вы, что вы, – захлопотал Костик, – чай подать я умею.

Ложечки чайные были с вензелями, и щербатые чашки тоже. Чай в пакетиках был вкусный, с бергамотом. В сахарнице лежал крошечными кусочками рафинад и сверху серебряные щипчики. Кажется, тоже с вензелем.

«Обойдусь без сахара», – решила Дора, стараясь засунуть пальцы в изящную ручку чашки, слишком маленькую, как для ребенка.

Как роскошь Костик подал пачку «Юбилейного» печенья и достал серебряную низкую вазочку. Перекладывая печенье в вазочку, сообщил:

– Между прочим, императорское, к юбилею Романовых было создано. Так с тех пор и держится, даже рецептуру не очень испортили.

Печенье было хрусткое и таяло во рту.

– Так вы из этих, – неожиданно сама для себя произнесла Дора.

– Нет, мы из тех, – непонятно уточнил Костантин Георгиевич и крикнул в соседнюю комнату: – Маменька, мы вас ждем!

Распахнулась дверь, и произошло явление – иначе не назвать: Марсельеза стояла, опершись на палку, во всем своем величии: в синем халате, прямая, очень высокая и даже припудренная.

– Ну что, дети мои, будем пить чай!

* * *

Так Дора, которая продолжала свою соцработу, стала ходить в эту квартиру совершенно бескорыстно. Приносила маленькие пакетики еды, подстригала серенькие кудри Костиной матери, немного убирала на кухне, легко и халтурно мыла посуду, боясь стать настырной со своей помощью. С Константином Георгиевичем отношения оставались шутливо-поверхностные.

Марсельеза некоторое время, словно стесняясь Доры, делала усилия и вставала к столу. Потом, избалованная вниманием девушки, плюнула и продолжила свой постельный режим. Но остроту мысли не потеряла и однажды поделилась с Дорой своей идеей:

– Вам с Костиком надо пожениться.

Дора застыла. Идея была приятная, даже очень. Но какая-то нереальная.

– Вы знаете, Марсельеза Ивановна, мне кажется, Константин Георгиевич не проявляет ко мне интереса.

– Что за выражения, ты что, питерская?

– В смысле?

– Ну эти… цирлих-манирлих. Кончай ты с этими отчествами. Москва живет проще. Короче, выпить надо. На брудершафт. Возьми деньги в сахарнице, иди купи коньяк. Подороже. «Реми Мартен».

Дора послушно вытряхнула кусковой сахар на тарелку, действительно на дне лежала красная пятитысячная бумажка.

Марсельеза задумалась, соображая, что может не хватить:

– Ладно, купи любое говно, лишь бы слово коньяк было. Не коньячный напиток, а коньяк.

* * *