Живые люди

– Конечно, Юрский. Он приходит, а Наташи нет. И обеда нет. И посуда не вымыта, и постель не убрана…

– И что?

– И вдруг слышит слабый голос: «Сережа, это ты?»

Тут я услышала по телефону, как открывается дверь и голос соседа Саши Орлова говорит:

– Маша, а что ты тут делаешь?

– Думаю о жизни.

* * *

Эта королева никогда не предавала своего короля. Что бы ни произошло, какие бы обстоятельства ни затуманивали горизонт, Юрский был вне сомнений, лучше всех и прекраснее. Вот тут мы с Покровской просто тонули в восхищении. Мы обе очень любили сказать своим дорогим и любимым правду-матку, нам казалось, что мы их воспитываем, чтобы они стали лучше. Как же мы ошибались!

Конечно Тенякова игрок. Про карты не знаю, мы с ней не играли. Но слышала, что игрок. Про скребл сказала в самом начале. Мечтаю устроить олимпиаду типа королевского гамбита – свести Тенякову с одним из моих выросших мальчиков, который в отсутствие Наташи занимает ее место на олимпе. Сообщила Теняковой про эту идею, она одобрила. Теперь надо пригласить ее к нам на дачу, вытащить моего сына из его войковской конуры и еще чтобы кончилась пандемия.

О, какая это будет игра, какие ставки, какие страсти!

* * *

Стоит памятник на Троекуровском – его почерком написано: «Юрский».

Стоит перед ним Наташа. Понимает – нет его там, он в другом месте, но вот написано же: «Юрский».

И она Юрская по паспорту. И Дашка.

Хороший памятник – камень живой, теплый, не то крыло, не то парус, природно так получилось, камень не обработанный, естественный, как будто растет здесь.

Это память. Пусть такой будет. Можно прийти, поклониться, поговорить. Только его здесь нет. Он не здесь.

А она еще здесь.

И с этим надо жить.

Галоп

В девяностом году мы приехали вместе с Фазилем в Америку в штат Вермонт на конференцию по Пастернаку в Норвичском университете. Фазиль ворчал, что у него нет времени писать доклад для выступления и вообще не тянет его ни в какую Америку – тут в России бы разобраться. Но потом ему пришло в голову показать шестилетнему сыну Сандрику далекую и прежде недосягаемую страну, и он дал согласие выступить. Любую поездку может испортить необходимость выступить – пригасит кайф встречи с новыми людьми и местами, испортит здоровье и нарушит сон. Но показать сыну Америку – ради этого можно пойти на любые жертвы. Про конференцию говорить не буду – он был прекрасен, но как повеселел писатель Искандер, после того как отчитал свой текст, отдал руководителю симпозиума и стал свободным человеком в свободной стране. Прежде всего нас стали возить по так называемым гараж-сейлам, о которых мы ничего не слышали.

При виде выложенных на ящики разнообразных предметов одежды, быта и даже овсяного печенья с рождественской символикой Фазиль брезгливо морщился: он был уверен, что все эти вещи от умерших родственников и даже печенье ими же и не докушано. Убедить его, что это не от мертвых людей, было бесполезно. Такие гаражики по выходным дням покрывали все лужайки в этой довольно редкозаселенной горной местности. Но интереса у Искандера не вызывали.

Тогда организаторы решили всех нас повезти на красивое озеро на границе с Канадой и потрясти концертом в открытом водном пространстве. Пароход встал. Моторы заглохли. Оркестр заиграл вечную классику. Фазиль музыку любил, но она ему казалась неуместной не в концертном зале в бархатных креслах, а на фоне, правда, умиротворяющего солнечного заката, но все же как-то быстро гаснущего, и на неудобных скамейках.

Возили Фазиля и в гости к эмигрантам. Эмигранты к этому времени уже обзавелись недвижимостью и бесконечным количеством акров земли, которую в Вермонте вообще не дозируют. Жили хорошо, ругали Америку, смотрели только русские каналы, но домой не спешили. Фазиль был с ними вежлив, но не более.

Тогда организаторы изменили планы: Нас привезли на ферму, где паслись лошади. Фазиль ожил и смело пошел прямо к стаду. За ним бежал радостный представитель и предложил ему покататься, если, конечно, Фазилю Абдуловичу этого хочется.

Фазилю Абдуловичу этого очень хотелось. Тогда организатор быстро заплатил за нашу группу, и к нам подвели лошадей. Обязательно потребовали надеть жокейские шлемы. Фазиль, который, вероятно, собирался бешено гарцевать на своем иностранном иноходце, отнесся к этому без энтузиазма. Но пришлось надеть. Я когда-то ходила с подругой на Московский ипподром учиться верховой езде и сразу же закрепила под подбородком пробковый шлем и с готовностью начала взбираться на низкорослую лошадку. На эту прогулки с нами решились еще подростки – дочери преподавателей, те вообще ничего не боялись. Другие осторожно отказались. А моему мужу организатор всучил камеру, и пришлось Коковкину быть оператором. А уж он хорошо знал верховую езду, правда, без седла и в ночном.

Мы выстроились цепочкой. Фазиль за мной. Ярко выраженный индеец без боевого окраса, но в кожаных ременных украшениях возглавил процессию. Я ощущала за своей спиной нетерпение чегемского горца. Была бы не лошадь, а машина, уж он бы клаксонил вовсю.