Жизнь Аполлония Тианского

22. Проводя в храме долгое время ожидания, пока царю возвещали о приходе чужеземцев, Аполлоний спросил: «Скажи, Дамид, существует ли живопись?» — «Разумеется существует», — отвечал тот. — «Что же творится сим искусством?» — «Оно смешивает все, какие ни есть цвета: голубой с зеленым, белый с черным и красный с желтым». — «Но зачем? Не только же для раскрашивания восковых цветов!» — «Ради подражания — дабы изобразить собаку и коня, и человека, и корабль, и все, на что взирает солнце. Более того, и само солнце становится предметом изображения, порой влекомое четырьмя конями — в этом образе, говорят, оно является здесь[65], — а порой озаряющее факелом небеса — это когда живописуешь эфир и обитель богов». — «Стало быть, Дамид, живопись есть подражание?» — «А что же еще? Если не подражание, тогда получается, будто живописать — это глупо забавляться красками и только». — «В таком случае, что ты скажешь о небесных зрелищах, когда ветер разносит облака, и мы видим кентавров, козерогов и даже — клянусь Зевсом! — лошадей и волков? Неужели это тоже подражание?» — «Пожалуй». — «Тогда, о Дамид, не бог ли живописец? Не он ли, покинув свою крылатую колесницу, на коей свершает путь, правя дела божеские и человеческие, порой присаживается отдохнуть и забавляется рисованием, как дети, рисующие на песке?» Дамид покраснел, ибо этот нелепый вывод основывался на его же словах, однако Аполлоний, не желая унижать друга и не питая пристрастия к язвительным словопрениям, продолжал: «Впрочем, Дамид, ты ведь имел в виду вовсе не это, а скорее то, что подобные картины возникают на небесах по случайному произволению божества, меж тем как мы, по природе склонные к подражанию, творим картины в соответствии с замыслом. Не правда ли?» — «Пожалуй, Аполлоний, — отвечал Дамид, — я предпочту такое решение, ибо оно более убедительно и здраво». — «Стало быть, Дамид, имеется два рода подражания: первый род мы могли бы определить как подражание посредством ума и рук — это и есть живопись, а второй род есть изображение посредством одного лишь ума». — «Отнюдь, — возразил Дамид, — ибо тогда надобно почитать живопись более совершенной, коль скоро доступно ей изображение посредством и ума и рук, а другой род есть в этом случае только часть живописи: ежели кто-нибудь, не будучи живописцем, примется познавать и подражать одним лишь умом, то и картины из рук его не выйдет». — «То есть ежели рука у него поражена недугом или поранена?» — «Да нет же, клянусь Зевсом! Если он не держал в руках ни грифеля, ни кистей, ни красок и ничего не смыслит в рисовании». — «В таком случае, Дамид, — промолвил Аполлоний, — мы оба сошлись на том, что подражание у людей от природы, а рисование от искусства — равно как и ваяние. По-моему, тебе не стоит настаивать, будто живописное изображение создается лишь сочетанием цветов, ибо древним живописцам хватало одной краски, и только по мере развития искусства использовать стали четыре краски, а затем и более. Живописью надлежит называть даже и нераскрашенный рисунок, сополагающий свет и тень, ибо и в таких изображениях видны сходство, облик, мысль, кротость, дерзость, хотя и при отсутствии красок, по каковой причине не переданы там ни кровь, ни цвет волос или бороды, а также одинаково выглядят и бледный и смуглый. Тем не менее, когда бы мы таким образом нарисовали какого-нибудь индуса, он непременно казался бы черным: приплюснутый нос, курчавые волосы, выдвинутый подбородок и блестящие глаза сделали бы очевидным для всякого разумного зрителя, что перед ним изображение черного индуса. Стало быть, я могу утверждать, что созерцающий живопись должен быть причастен подражанию: никто не похвалил бы коня или быка на картине, когда бы не располагал представлением об изображаемом животном, и никто не восхищался бы Тимомаховым безумным Аянтом, когда бы не держал в голове мысленного образа Аянта и привычного воспоминания о том, как Аянт под Троей перерезал стадо овец, а затем сидел, обессиленный и сломленный, замышляя самоубийство. Что же до этих искусных созданий Пора, то мы, Дамид, не должны объявлять их ни только кузнечным ремеслом, ибо они изображают картины, ни только живописью, ибо они выкованы кузнецом, но надлежит нам почитать их изощренным художеством единого мужа, живописца и кузнеца вместе — таков был и сработанный Гефестом Ахиллов щит у Гомера[66]. Картины эти полны убивающих и убитых — всяк скажет, что земля хоть и медная, а кровоточит».

и какова Таксила (23)