Жизнь Аполлония Тианского

41. В общепознавательных беседах участвовали и Аполлоний и Дамид, что же до разговоров о предметах сокровенных, рассуждений о звездах, пророчествах и волхвовании, или о том, какие жертвы и молитвы угодны богам, то тут, по словам Дамида, Аполлоний философствовал наедине с Иархом; позднее он записал в четырех книгах упомянутые собеседования о звездах и гаданиях — об этом сочинении упоминается и у Мойрагена — а также записал беседы о жертвоприношениях: как какому богу надобно жертвовать приличным и угодным для него способом. Впрочем, все звездочетные и пророческие науки находятся, по-моему, за пределами природных человеческих возможностей, да притом я и не знаю никого, кто располагал бы упомянутым сочинением; а вот книгу о жертвоприношениях я обнаружил и во многих храмах, и во многих городах, и в домах у многих сведующих людей, а написана она величавым слогом, в коем слышится отзвук речей Аполлония, — это на случай, если бы кто-нибудь взялся ее перевести. Дамид рассказывает еще, что Иарх подарил Аполлонию семь перстней, поименованных по семи планетам, — перстни эти Аполлоний надевал поочередно в соименный каждому день[116].

42. Часто разговор касался волхвования, ибо Аполлоний, будучи весьма склонен к этой премудрости, оборачивал большую часть бесед к упомянутому предмету, за что и заслужил похвалу Иарха, сказавшего: «Приверженные пророчеству, о любезный Аполлоний, посредством оного становятся божественны и трудятся во спасение человечества. Поистине, друг мой, то, что удается узнать, лишь обратясь к богу, пророк знает сам[117] и так возвещает всем прочим неведомое — потому-то я и полагаю пророка всеблагодатным и мощью сходным с Дельфийским Аполлоном. Обычай велит всякому, кто приходит в святилище за оракулом, прежде всего очиститься, иначе будет ему сказано: «Изыди из храма!» — вот так же, по-моему, должен соблюдать себя и тот, кто готовится прорицать: да не одолеет душу его никакая скверна, да не опоганит помыслы его язва заблуждений, да изречет он пророчество свое в чистоте, внимая лишь себе и треножнику в сердце своем, дабы истинным и громозвучным возгласилось вещание! А стало быть, нечего дивиться, ежели ведома сия премудрость тебе, чья душа преисполнена эфиром».

43. Затем, оборотясь к Дамиду, Иарх ласково спросил: «Ну, а ты, ассириянин, неужто не обладаешь пророческим даром — это при таком-то товарище?» — «Зевс — свидетель, обладаю, — отвечал Дамид, — во всяком случае, относительно своего собственного предопределения. Когда впервые встретился я с этим вот Аполлонием, показался он мне отличен мудростью, величием, разумением и стойкостью, но когда увидел я вдобавок, сколь превосходна его память, сколь обширна ученость, сколь сильна любознательность — и тут словно божественное знамение мне явилось! Пришло мне на ум, что ежели приближусь я к нему, то из глупца и невежды сделаюсь мудрецом, из дикаря — человеком благовоспитанным, а ежели последую за ним в его странствиях, то увижу индусов и увижу вас, и приобщусь эллинам, сам сделавшись от него эллином. Так вот, ваши пророчества касательно всяких великих дел вы сравниваете с дельфийскими или додонскими, или какими пожелаете, а тут пророчит всего лишь Дамид, да и пророчит только о себе самом — такое пророчество похоже разве что на ворожбу старой побирушки касательно овец и прочего подобного».

44. Все мудрецы посмеялись этим речам, а когда унялся смех, Иарх воротился к разговору о волхвовании, перечислив многие блага, кои несет оно людям, и величайшим из этих даров назвал врачевание, ибо никогда-де не постигли бы мудрые Акслепиады сию науку, не будь Асклепий сыном Аполлона и не приготовляй он потребное каждому недугу зелье по слову и вещанию отца своего — и не только детям своим передал Асклепий это искусство, но и почитателей своих научил, какими травами врачевать влажные раны и какими засохшие или покрытые коростой, и какою мерою отпускать лечебное снадобье, дабы изгнать воду у водяночных или задержать кровь у кровоточивых, или остановить чахотку и проистекающее от нее истощение. «Кто будет отрицать, — продолжал Иарх, — что от волхвования идет наука и о противоядиях, и о лечении теми же самыми ядами множества недугов? Ибо, по моему разумению, без посредства пророческой мудрости никогда не отважились бы люди сочетать губительные зелья со спасительными».

и о том, что поведал Аполлонию Иарх об индийских чудесах, а именно о звере-мартихоре, о камне-пантарбе и о прочих подобных диковинах (45—49)