Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944

Напротив нашего «отеля» в Мондорфле-Бене строился лагерь для заключенных. Трехэтажное здание с оградой из колючей проволоки предназначалось для политических заключенных и военнопленных. Среди них были Геринг, Риббентроп, Кейтель и Дёниц. Меня спросили, не желаем ли мы расширить круг общения с «джентльменами через дорогу». Посоветовавшись с фон Папеном и Дарре, я назвал барона Штенграхта, парламентского секретаря министерства иностранных дел, и фон Бёттихера, генерала артиллерии. Действительно, 25 июня им разрешили присоединиться к нашей компании. Молодой барон Штенграхт проявил мужество и смелость и смог помешать реализовать некоторые планы своего начальника Риббентропа. Он рассказал нам о многих фактах своей «организованной деятельности по дезорганизации» Третьего рейха, как он назвал это. «Главной чертой характера Гитлера было недоверие, – рассказывал он нам. – Это приводило к тому, что он не доверял многим здравомыслящим людям в своем окружении, и в то же время прислушивался к тем, которые были сторонниками насильственных действий или высказывали безответственные подозрения».

Все заключенные в Мондорфле-Бене, за исключением нашей небольшой группы, подчинялись коменданту, американскому полковнику Эндрюсу. Он предпринимал все возможное, чтобы заполучить нас к себе, и в итоге ему это удалось. Его первым приказом было обыскать мой багаж и конфисковать все те предметы, с помощью которых я мог повеситься или совершить членовредительство. Под расписки забрали все мои ценные вещи. Он приказал отправить моего камердинера, который был со мной 24 года и никогда не служил в армии, в лагерь для военнопленных. Я послал письменный протест, но все было напрасно.

9 августа нас снова перевели, на этот раз в Висбаден; последнюю ночь на старом месте мы провели в отеле «Палас» Мондорфа. Зачем это было сделано? Двадцать пять человек из нас расположились в двух виллах в мирном небольшом городке. Я попал в дом известного врача-окулиста, где я мог принять ванну. За общим обеденным столом и во время наших прогулок в саду я познакомился с принцем Филиппом Гессен-Румпенхаймским, зятем короля Италии Виктора-Эммануила III; Шверин фон Крозигом, рейхс-министром финансов Германии; генерал-фельдмаршалом люфтваффе Альбертом Кессельрингом; генерал-полковником Йоханнесом Бласковицем, гросс-адмиралом Карлом Дёницем и другими старшими офицерами военно-морского флота. От принца Филиппа, жена которого трагически погибла в концентрационном лагере, я узнал подробности о страданиях узников Маутхаузена и о том, что мой сын после освобождения был переправлен на Капри. Миклош в концлагере был уверен, что его казнят, но достойно выдержал все физические и моральные пытки.

Гросс-адмирал Дёниц, с которым я близко сошелся, был чрезвычайно интересным человеком. Он рассказал мне подробно о том времени, когда он стал главой правительства во Фленсбурге и предпринял последнюю напрасную попытку добиться перемирия на Западе, чтобы чуть подольше продержаться на Востоке[106]. Дёниц также рассказал мне о войне субмарин. Я был удивлен, когда узнал, что с осени 1939 г. до начала 1940 г. принимали участие в военных действиях всего от 30 до 40 подводных лодок. Первый этап подводной войны закончился, когда у британцев появились радары, а вслед за этим на лодки поставили шнорхель – устройство для работы двигателя под водой. Дёниц оценил число погибших подводников в 25 тысяч человек из 40 тысяч общих потерь флота. Вскоре его перевели из Висбадена в другое место. Мне довелось еще два раза встретиться ним. По просьбе других морских офицеров я занял его освободившуюся комнату.

Мой первый допрос состоялся незадолго до его отъезда 28 августа, после почти четырехмесячного заключения. Ведшего допрос приятного американского майора особенно интересовала роль Венгрии в войне, насколько она была важна, а также подробности моего ареста Гитлером. Благодаря его доброму ко мне отношению я вскоре получил первое письмо от моей жены с тех пор, как я покинул замок Хиршберг.

Затем меня перевели в Оберурзель, поблизости от Франкфурта-на-Майне, лагерь, который его узники вспоминали с отвращением. Нас было человек пятьдесят с достаточно хорошими условиями проживания, нам разрешалось играть по вечерам в бридж. Но независимо от звания и возраста заключенного, каждому приходилось заниматься черновой работой – проводить уборку комнат, например. Сначала морской офицер, а после его отъезда вице-адмирал, несмотря на мои протесты, всегда очень вежливо настаивали на том, чтобы сделать за меня мою часть работы. 24 сентября нас посадили на грузовик и повезли в новое, неизвестное нам место заключения. Им оказался Нюрнберг.

Я вспомнил известную фразу Данте «Lasciate ogni speranza voi ch’entrate» («Оставь надежду, всяк сюда входящий»), когда мы оказались за высокими стенами на тюремном дворе пятиэтажного пенитенциарного учреждения. Здание имело форму креста. Нас разместили в камерах одиночного заключения в одном из крыльев здания.