Жизнь длиною в лето. Часть 2

Они прошли по дорожке, поднялись по мраморным ступенькам. Горничная отворила дверь. С потолка огромного холла свисала помпезная люстра с длинными подвесками. Широкая лестница с резными позолоченными перилами вела на второй этаж. Кармель еле сдержала ухмылку. Всё вокруг кричало о достатке и дурном вкусе владельца, Она не сомневалась позолота настоящая, не подделка. Катя возмущалась всё громче по мере их продвижения по дому. Даже в комнате, отведённой Кармель, висели картины в позолоченных рамах, окна драпировали тяжёлые бархатные шторы с золотым шитьём. Эта позолота оказывалась в самых неожиданных местах: ручках дверей, шкафов, тумбочек, карнизах, кранах в ванной комнате.

– Дурдом! Не дом, а музей. Только как-то аляповато, – пробурчала Катя, разглядывая статуэтки на комоде. – Вроде красиво, но не хотела бы я жить в этом безобразии.

Кармель умылась, показала зеркалу язык.

– Да уж, либо дизайнер подкачал, либо хозяева не обладают чувством меры. Сейчас спрошу у горничной насчёт обеда, и начнём обход дома. Вдруг встретим призраков?

Рука Кати прошла сквозь позолоченный кран.

– Зачем это нужно таким, как Сеченов? Совсем зажрались гады. Разве они не классовые враги? Сколько можно на эти деньги построить квартир для нуждающихся. Скольким помочь. Уверена, совести у этого Александра Григорьевича кот наплакал, иначе бы он жил скромнее. Не хочу ему помогать. Отказываюсь.

– Не ему. Мне помоги. Если мы узнаем, кто убил семью Сеченова. Он перечислит деньги на операцию Стёпки.

Катя вздохнула.

– Только ради Стёпки.

Для Кармель в столовой накрыли стол, хотя она попросила о быстром перекусе на кухне. Повар пожилая женщина приятной наружности подала салат с морепродуктами, поставила перед ней супницу. Гостья оглядела блюда с овощной и мясной нарезкой.

– Кого-то ждёте?

– Нет. Хозяин будет только к вечеру. Это для вас.

Кармель управилась с обедом за двадцать минут.

– Спасибо, – поблагодарила она повариху. – Очень вкусно.

В столовую вошла горничная Аня.

– Кроме кабинета Александра Григорьевича, все комнаты открыты. Вас сопровождать?

– Я сама. – Кармель решила начать с третьего этажа.

Смотр ничего не дал: Катя не видела ни погибших детей с матерью, ни посторонних призраков. К общему впечатлению безвкусицы и пошлости от убранства комнат добавилось недоумение. У супругов оказались раздельные спальни. В комнате жены Сеченова ещё ощущался едва уловимый запах восточных благовоний. Кармель морщилась, рассматривая стены, обитые шёлковыми обоями жуткого тёмно-красного цвета. Кровавое полотно обоев украшали огромные розы, горящие позолотой. Большое окно плохо просматривалось из-за обилия тяжёлых драпировок золотистого цвета. Массивная мебель красного дерева только усиливала впечатление монументальной помпезности. Катя скривилась и быстро убралась из этого места в коридор. Кармель минут пять вглядывалась в портрет жены Сеченова, висящий прямо напротив огромной кровати. Художник изобразил женщину в старинном бальном платье, изящную головку юной красавицы украшала диадема, уши оттягивали тяжёлые серьги, шею обвивало колье, а пальцы рук массивные перстни. Из-за обилия украшений Кармель не сразу обратила внимания на странное выражение на лице женщины. Сквозь высокомерие и некоторую презрительность, сквозил испуг и растерянность.

– Не понимаю, зачем этой дамочке столько нарядов? Шкафы завалены обувью и тряпьём? – недоумевала Катя.

Кармель усмехнулась.

– Я бы не называла тряпьём наряды от дизайнеров и обувь по цене отечественного автомобиля.

– Тем более. Совсем очумели богатеи. Стыда у них нет и совести. А ведь кто-то в это время не может найти денег на еду и одежду для своих детей. Где тут справедливость? Кому-то жрать в три горла и ходить в золотые унитазы, а кому-то едва на хлеб хватает.

Кармель закрыла ладонями уши.

– Кать, ты повторяешься. Надоело уже слушать одно и то же. Может, тебя утешит: счастье-то не в деньгах. Вспомни, где нашли женщину с детьми. Моя бабушка говорила: «Каждый будет отвечать за свои грехи».

Катя проплыла по коридору и скрылась за соседней дверью. Кармель последовала за ней.

– Только это меня и радует, – заявила Катя. – Все эти буржуи расплатятся по полной. Ох и будут их черти поджаривать на сковородке. Кому много дано, с того за многое спросится. А мне бы только попасть с Ванечкой в одно место. Он-то святой. Жизнь в бою отдал, а я умерла от болезни. Не потянут ли грехи куда дальше.

– Да какие грехи у тебя, – пробормотала Кармель и стала рассматривать комнату. – Это детская, для девочки. Её, кажется, Марфой звали. Переборщили с розовым. Полное ощущение, что засунули в торт с розочками. Кать, глянь. Девочка совсем не похожа на мать. Чёрненькая, голубоглазая, а женщина на портрете блондинка с плохо выраженным подбородком. А у ребёнка на личике выражение упрямства, подбородок квадратненький, скулы широкие.

– В папашу, наверно, – буркнула Катя. – А грехи у меня есть. В Бога не верила, думала: со смертью всё заканчивается. А оно вон как повернуло.

Кармель осознала, насколько переживает подруга, и попыталась успокоить.