Жизнь длиною в лето. Часть 2

Все воздушные замки – прочь.

И беды разбойничий свист

Нам пророчит чёрную ночь.

Заплутала где-то заря.

Хоть бы малый блеснул просвет!

Сколько злого сказано зря,

Словно прошлого в жизни нет.

Извлекаем из прежних грёз

По осколкам следы любви.

Всё напрасно. Не нужно слёз,

Не сбылось у нас… Не зови!

Тихий шелест остылых троп

Весь в багрянце осенний лист.

Паутиной – души озноб

И беды разудалый свист.

Кармель сглотнула комок в горле. Её сердце отзывалось страхом и холодом на каждую стихотворную строку. «Не нужно для меня это петь, – восставало в ней всё, и тут же она одёрнула себя. – Вот глупая. Эту песню попросила Инга. Что я снова выдумываю. Красивые же слова, настоящие, за душу берут».

Тимур спел ещё пару романсов. Девушки захлюпали носами.

– Так не пойдёт. День рождения это или нет? – руководитель отряда Спартак забрал гитару у Тимура. – Концерт окончен. Можете еще полчаса поздравлять Ингу и отбой.

– В прошлом году ты говорила, что родители обещали подарить тебе мотоцикл. Подарили? – поинтересовалась у именинницы Лариса с некоторой ехидцею в голосе.

Инга насмешливо глянула на пухленькую Ларису.

– А то! Отец держит слово. А ещё для меня в мае он устроил небольшой культурный тур по театрам Москвы. – Она заразительно захохотала.

Невольно засмеялись и окружающие.

Инга вытерла слёзы, выступившие из глаз.

– Папе страшно хотелось сделать меня поклонницей Мельпомены, но удалось обратное, я возненавидела театр. Чуть не умерла от скуки: в одном театре давали «Дядю Ваню¹⁸», в другом «Вишнёвый сад», а добили меня «Три сестры».

– Я тоже терпеть не могу Чехова, – поддакнула девушка напротив Кармель.

– Говорят громко, неестественно. А сколько пафоса. Так бы и стукнула по башке Раневскую¹⁹. Как она заламывала руки: «Ах, мой шкафик, мой стульчик²⁰». Дура старая. За садом исстрадалась. Можно подумать: она сама вишни собирала. Небось слуги на деревьях корячились. Профукала с доченькой состояние за границей и припёрлась распродавать последнее. И ещё вид делает, что ей сад жалко, надо же приличие соблюсти. – Инга хихикнула, вспоминая спектакль. – В школе я как-то сравнила внешность писателей и знаете что? По внешнему виду можно сказать, написал он дельное или так, туфту.

– Скажешь тоже, – хмыкнул мужчина с усиками франта двадцатых годов, – внешний вид ничего не значит.

Инга подбоченилась. Вокруг перестали разговаривать и прислушались к беседе.

– А вот и значит. Берём Толстого. Большой, солидный дядька и тома у него увесистые. Одна «Война и мир» чего стоит. Шолохов весь какой-то ершистый, хитрый и романы тоже неоднозначные. Достоевский крупный мужик, но взгляд у него загнанный, больной. Про его книги и говорить нечего: весь внутренний мир в них. Продолжать?

– Интересная теория, – заметил Тимур. – А что же насчёт не полюбившегося тебе Чехова?

Инга мило улыбнулась ему и развела руками.

– Тут совсем просто. Тщедушный интеллигентный очкарик, небольшого роста, с впалой грудью. Явно не умел постоять за себя. И пьески накропал унылые, нудные, про таких же как сам скучных никчёмных людей. Что он написал кроме рассказов и пьес? Ничего интересного и крупного. Полное подтверждение моей теории.

Кармель слушала рассуждения Инги молча и не хотела влезать в разговор. Но самоуверенный отзыв Инги о Чехове задел её своей глупостью до глубины души, и она не сдержалась.

– Антон Павлович был высокого роста, почти два метра. Замечательно сложён. В молодости очень красив. Хорошей лепки лицо с выразительным взглядом. Имел густую шевелюру, обладал мягким приятным басом. А ещё он написал много юмористических рассказов, скучным его никак не назовёшь. Кроме рассказов Чехов написал повесть «Степь» и научно-публицистический роман «Остров Сахалин». И это при том, что заболел чахоткой в двадцать четыре года. Он не только не унывал, но и не переставал работать. Так что твоя теория полная чушь. Но ты не одинока в заблуждениях. Психиатр Лоброзо²¹ тоже пытался по внешним признакам, а точнее по черепу, определять внутреннюю суть человека.

Инга фыркнула.

– Ну может с Чеховым я прокололась. Но с другими-то всё точно.

– Нет. Просто ты подтасовываешь факты под свою выдумку, – возразила Кармель

– Ничего я не подтасовываю, – возмутилась Инга и начала вспоминать других писателей и их романы.

Кармель поднялась.

– Не хочу спорить, а тем более слушать этот бред.

Инга оскорблённо воскликнула:

– Что ты из себя ставишь? Конечно, только тебе можно бредить призраками. Куда уж нам.

Тимур догнал Кармель возле палатки.

– Ладно тебе, чего ты рассердилась. Ну развлекалась Инга. Пусть её. Не стоило портить ей день рождения.

Кармель посмотрела ему в глаза.

– Я не собираюсь ради чьего-то дня рождения поддакивать глупостям.

Он поглядел на неё немного странно, чуть разочарованно. Потом взял за плечи.

– Ты всегда стоишь на своём?

Кармель поняла: сейчас он ведёт речь вовсе не об Инге. Казалось, Тимур спрашивает о чём-то своём, важном только для него. Она растерянно пожала плечами.

– Пока что я заметил: для тебя удобства и твои решения важнее всего. Важнее мнения о тебе. Ты ни с кем не считаешься.

Кармель опешила.

– О чём вообще речь?