Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса

УИЛЬЯМ СТАЙРОН. Знаете, Карлос — один из моих старейших и самых близких друзей, и при встрече весной в Нью-Йорке я ему сказал, что Клинтон уже включил в свой график поездку на Винъярд и точно собирается летом приехать. А Карлоса, как большинство латиноамериканцев и вообще многих людей в мире, возмущали американские санкции против Кубы. Габо хотел встретиться с Клинтоном, и Карлос — тоже. Я подумал: могло бы получиться интересно и продуктивно, если бы они вдвоем встретились с Клинтоном и дружно насели бы на него по поводу кубинского эмбарго. Они считали, что Клинтон не откажет им во встрече, ведь раньше тот уже называл себя большим поклонником «Ста лет одиночества». Более того, его дочь Челси незадолго до этого тоже прочитала роман, и он ей страшно понравился. Вот я и сказал Карлосу, что мы сможем провернуть все дело летом и Клинтон, раз обещал, будет у нас в гостях. И добавил: почему бы нам и Габо не позвать на остров? Мероприятие состоялось в 1994 году, в августе, в самом его конце. Мы решили устроить небольшой обед. Габо приехал. Обед у нас дома намечался для очень узкого круга — только Клинтоны, Вернон Джордан с женой, экс-министр иностранных дел Мексики Сепульведа, тоже с женой, потом мой друг Билл Люэрс с женой. Билл Люэрс был послом США в Венесуэле и Чехословакии. Так что компания собиралась небольшая. Ах да, забыл упомянуть крестницу Габо Патрисию Сепеда и ее мужа Джона. Она вышла за Джона О’Лири, он в недавнем прошлом был послом США в Чили. Видный юрист из Портленда. Во всяком случае, они на обеде присутствовали. Патрисия должна была переводить. Вы же знаете Габо… Его английский, в принципе, вполне неплох — нет, правда, да только, я думаю, он не желал его демонстрировать по причине несовершенства. На всех наших встречах с Габо мы всегда общаемся на английском — я слишком плохо знаю испанский для того, чтобы хоть как-то изъясняться. Но, как и большинство людей, не в полной мере владеющих иностранным языком, он предпочитает говорить на родном. Ну, а Патрисия — переводчик очень способный, и мы усадили ее за стол с Габо и Клинтоном. Я сидел на другом конце стола с Хиллари и, хотя и не особо прислушивался, могу сказать: Габо с Карлосом старательно втягивали его в разговор о кубинском эмбарго. В то время они оба близко к сердцу принимали эмбарго против Кубы. Полагаю, это было одной из причин, по которой они так хотели с Клинтоном увидеться. Но что любопытно — мы с Биллом Люэрсом потом пытались реконструировать их беседу, тем более что он сидел к ним ближе, чем я, и лучше слышал, — я готов утверждать, да и Билл это подтверждает: Клинтон уклонялся от разговора на кубинскую тему. Думается, одной из причин было то, что он уже все для себя решил насчет Кубы и не желал уступать напору, пусть даже со стороны людей, которыми восхищался, — таких, как Габо. Так вот, Билл Люэрс заметил, как взгляд Клинтона затуманился, выражая, мне кажется, нежелание развивать скользкую тему, и он — истый дипломат, хотя и бывший — довольно твердо и отчетливо дал понять, что пора бы переключиться с кубинской политики на литературные материи; проделал он это совершенно восхитительно… Перелом наступил, когда кто-то — не вспомню уже кто, может, тот же Билл Люэрс или сам Клинтон, — меняя тему, попросил всех назвать их любимые произведения; в этот момент глаза Клинтона зажглись неподдельным удовольствием, и мы насладились неким подобием салонной литературной игры. То есть, как только мы отошли от политики, все с радостью включились в игру и заговорили о своих любимых литературных произведениях. Что ж, по всей видимости, им никак не удалось бы хоть на шаг продвинуться в кубинском вопросе.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Думаю, всякий невольно желает блеснуть в чем-то, о чем не имеет понятия. Габо хочет выглядеть великим политиком, а сам о политике ничего не знает. Думаю даже, его сильно раздражает, когда ему говорят, что он-де очень хороший писатель, потому что — с какой стати? Ему это и так ясно, он и без них в курсе, так незачем ему об этом говорить.