Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

– Это соответствовало их возрасту. Беда в другом, Николай Петрович, в их малолетстве и в любовной неопытности, они не удовлетворяли друг друга, он не получал удовольствия от любовных утех, а она не знала, что нужно сделать в этом случае. И он вскоре охладел к обаятельной Елизавете… А у нее вскоре появились взрослые любовники – князь Адам Чарторижский и поручик Охотников. В Гатчине, после орудийных залпов и строевой муштры, в нашем кругу часто говорили о великом князе и великой княгине. Один из знатных порученцев малого двора записывал в дневник о самолюбовании великого князя, о так называемом нарциссизме, расцветающем от восторженных похвал, которыми его осыпают со всех сторон: «В течение октября и ноября поведение Александра Павловича не соответствовало моему ожиданию. Он прилепился к детским мелочам, а паче военным и, следуя прежнему, подражал брату, шалил непрестанно с прислужниками в своем кабинете весьма непристойно. Всем таковым непристойностям, сходственным его летам, но не состоянию, была свидетельницею супруга. В рассуждении ее также поведение его высочества было ребяческим: много привязанности, но некоторый род грубости, не соответствующий нежности ее пола». Беда в том, что великий князь не обладает страстным темпераментом, она же романтичная и стыдливая, она не способна ответить на его ласки. Он слишком влюблен в самого себя. Оставшись наедине с женой, он не знал, о чем с ней говорить, ее достоинства не обольщали его. И он скучал, так что ребяческие игры великого князя можно понять. Так что великий князь не ревновал свою жену, когда за ней начинает ухаживать 24-летний князь Платон Зубов: пресытившись ночными вахтами в покоях ее величества, он с радостью мечтает о прелестях недозрелой женщины. И здесь великий князь Александр остается самим собой: надо бы поставить на место зарвавшегося Платона Зубова, а он беспечно с ним гуляет, понимая, что нельзя рассердить императрицу, которая ничего не знает и сочтет, что без всякой причины дурно обращаются с человеком, удостоенным ее благосклонности. Невероятно трудно держаться середины при дворе, столь злом и коварном, как наш…

– Ваше сиятельство! – воскликнул Румянцев. – У вас словно копилка фактов о великом князе Александре. Вы пишете его биографию?

– Нет, не пишу. Но я постоянно, а это уже больше двух десятков лет, служу императору Александру, знаю его великие и слабые стороны, знаю его характер, знаю его привязанности, его влюбчивость, но чаще всего это обман, женщины готовы с ним пойти до конца, но неожиданно он, так сказать, уплывает из этих объятий, не дойдя до падения, до греха.

– А множество абортов Анны Нарышкиной?

Граф Аракчеев снисходительно улыбнулся, с удивлением качая головой.

– Извините, ваше сиятельство, это у меня сорвалось. Только недавно в Петербурге судачили об этом. Много лет уже прошло после этого, но от людей ничего не скроешь.

Прошло несколько часов увлекательной беседы. Дворецкий уже не раз приглашал хозяина и знатного гостя к ужину, но граф Румянцев отмахивался, а Алексей Андреевич кивал.

После ужина вернулись в кабинет, и разговор между графом Румянцевым и графом Аракчеевым принял совершенно другой характер.

Граф Румянцев своими неожиданными упоминаниями об императоре Александре растревожил душу Алексея Аракчеева. Он бы мог показать графу Румянцеву письма императора Павла Петровича и его наследника великого князя Александра, в которых неизменно подчеркивалось полное доверие к нему за исполнение их указаний. Аракчеев был жестким последователем правления императора Павла, при нем повысилась дисциплина, чувство высокой ответственности, при нем были опалы, но и возвышение его карьеры: император Павел дал ему селение Грузино и 2 тысячи душ, чин генерал-квартирмейстера и графское звание.

– Признаюсь, граф, я действительно мог бы написать биографию императора Александра, если бы обладал такими достоинствами, как вы. Но, как человек, привыкший к дисциплине, я храню все записки наследника императорского престола, их тридцать две штуки с сентября 1796 по декабрь 1799 года. Потом, через два года, став императором, Александр вызвал меня из Грузина и отовсюду, граф, из Петербурга, из Лейпцига, шли от него конструктивные письма, которые у меня бережно хранятся. Пятьдесят шесть писем и записок император написал мне, пока я был военным министром…

– Уж не говоря о времени Отечественной войны…

– А во время Отечественной войны я заведовал канцелярией императора Александра, все документы, и императорские, и к нему поступающие, письма, жалобы, все, буквально все проходило через меня, уж не говоря о письмах и записках, адресованных лично мне. Всего записок около ста.

– Ваше сиятельство, Алексей Андреевич! Меня удивила резкая перемена в императоре Александре, когда он вернулся в Россию после победы над Наполеоном. Помните, я просил дать мне отставку, несколько раз писал вам, чтобы ускорить решение императора, но дело дошло до того, что я вынужден был без его решения удалиться, передав все дела старшему по должости тайному советнику Вейдемейеру.