Жизнь и другие смертельные номера

– Две супружеские пары и мамаша-оди- ночка.

– Прекрасно. Остановимся на мамаше.

– А тебя не интересует, сколько они дают? Мамаша – меньше всех.

– Собирай документы.

– Хозяин – барин, – сказал он, но я понимала, что он недоволен.

– Я повышаю твои комиссионные до семи процентов.

Радж заворчал.

– Восемь.

– Договорились.

Вернувшись в пляжный домик, я увидела, что Милагрос приколола к моей двери записку: «Испанский, в шесть вечера?» Час коктейлей подходил так же, как любой другой, и, несмотря на свой обет одиночества, я все же хотела учить испанский. По крайней мере, Милагрос не станет читать мне лекций о болезни, в которой ничего не понимает.

В назначенное время я отправилась в патио Милагрос. У нее снова были гости – молодая женщина, на коленях у которой ерзала девчонка.

– Gracias, Милагрос, – сказала женщина и полезла в карман.

Милагрос отмахнулась, когда та попыталась всучить ей что-то вроде чека.

– De nada, de nada[24], – твердила она. Женщина обняла ее и ушла; девчонка тащилась следом.

– Я гадала Викки по руке, – объяснила Милагрос. Она похлопала по стулу, на котором только что сидела женщина с дочкой. – Садись-ка.

Я осторожно села.

– Теперь дай ладонь.

– А как же испанский?

– Все в свое время. Поглядим, – сказала она, взяв мою руку и разжав ладонь, которую я, сама того не осознавая, сжала в кулак. Минуту она вглядывалась в мою ладонь, после чего провела пальцем по длинной линии, проходившей ближе всего к большому пальцу.

– Esta es – «это»…

– Esta es, – повторила я.

– Отлично! – с одобрением сказала она. Esta es tu linea de la vida. Это твоя линия жизни, mija.

– Ну ладно, – неуверенно произнесла я.

– Vida, – повторила она. Попробуй произнести это.

– Ви-ида.

– Ай, – сказала она.

– Ай, – повторила я.

– Нет, – засмеялась она, – это я говорю сама себе. Я хотела сказать, что у тебя славная, четкая линия жизни. Как у меня, – добавила она, показывая руку, чтобы я увидела глубокую борозду, тянущуюся среди морщинок, из которых состояла карта ее ладони.

– Но это не может быть правдой, – сказала я, отнимая ладонь.

– Почему это? Не хочешь стать такой, как старуха Милли?

– Просто по состоянию здоровья, – пробормотала я.

– Что бы там ни было, твоя ладонь говорит, что ты с этим справишься.

– Вы просто говорите так, чтобы я не расстраивалась.

– Вовсе нет. – Милагрос покачала головой. Снова взяв мою руку, она ткнула указательным пальцем в середину линии. – Вот место, до которого сейчас дошла твоя жизнь. Видишь разрыв? Обычно кружок или пятнышко означает болезнь, но такой разрыв означает сердечную боль. У тебя разрыв большой, это плохо, гораздо хуже, чем то, что показывает твоя линия любви. – Она указала на извилистую горизонтальную линию вверху моей ладони: – Хотя по ней я вижу, что ты, как и я, в мужчинах не разбираешься.

Я заставила себя усмехнуться, хотя в этот момент думала о том, с каким ледяным видом Шайлоу вез меня домой прошлым вечером.

– Ну, не грусти из-за меня, mija. Видишь вот это? – сказала она, тыча в почти неразличимые морщинки под самым моим мизинцем. – Это niños. Детки. Счастливое будущее.

Мне не нравился оборот, который приняло гадание.

– У меня не может быть детей.

Она посмотрела на меня взглядом, который Пол называл «тот взгляд».

– Есть разные способы. Но хватит об этом. Расскажу тебе больше, когда будешь готова. – Она ушла в дом и вернулась с двумя стаканами сангрии, которую мы пили, пока она пыталась научить меня, как здороваться и спрашивать дорогу en español. Час спустя я ушла, пообещав через пару дней прийти на следующий урок.

Гадание по руке – обычное шарлатанство, вроде предсказаний вуду, которые, как утверждали мои учителя в воскресной школе, отправляют человека прямиком в объятия дьявола. Но что, если Милагрос отчасти права? Ведь про разбитое сердце, конечно же, все правда. Что, если у меня был шанс прожить долгую жизнь, но его отобрала какая-то жестокая кармическая сила – или просто мой неправильный выбор? Что, если все эти долгие часы в офисе заставляли гормоны стресса, как булавками, колоть мой организм, пока в нем не начался такой переполох, что клетки начали самопроизвольно делиться? Что, если все эти годы, когда я избегала занятий, вызывающих потоотделение, и заказывала жареную картошку после салата, взяли свое? Потому что скажу честно: чувство вины в моей голове непрестанно исполняло на бис свою песню, слова которой звучали примерно так: «Сама виновата, сама виновата, ля-ля-ля-ля-ля, сама виновата». Живот сильно болел, и я все больше сомневалась, что смогу подолгу терпеть боль. Если удастся продержаться до конца поездки на адвиле и моем новом дружке амбиене, может быть, Пол найдет мне в Нью-Йорке специалиста, который поможет справляться с болью, когда станет совсем плохо. Ведь сейчас врачи выписывают оксиконтин, будто леденцы раздают, не правда ли?