Жизнь и другие смертельные номера

Я не очень поняла, к чему он клонит, и не связано ли это как-нибудь с моим раком. Но мне не хотелось портить момент объяснениями, которых я не желала слушать, и я начала плавать на спине и вскоре забыла обо всем на свете. Вокруг меня – свечение моей собственной кожи; надо мной – небо, где сверкают остатки прошлого. Подумать только, и мама была здесь, она плавала в этой самой воде и смотрела на это небо! Я невольно почувствовала огромную благодарность за то, что дожила до этого момента, чтобы испытать то же самое.

– Спасибо тебе, – тихо сказала я Шайлоу.

– На здоровье, – ответил он и взял меня за руку в воде.

Я была несколько разочарована, когда несколько минут спустя он выпустил мою руку и предложил двигаться назад. С едва скрываемой неохотой я согласилась, и мы начали грести к берегу. Выбрались, вытерлись и сели в джип, и все выглядело так, будто только что мы упустили момент.

(Может быть, он думает точно так же, – говорила я себе.)

– Еще раз спасибо, – снова сказала я, когда мы остановились перед пляжным домиком.

– Не за что. Спасибо, что поехала со мной. – Он взглянул на меня и снова опустил глаза на руль.

– Хорошо. Увидимся, – сказала я и вышла прежде, чем он протянул руку, чтобы открыть мне дверь.

– Хорошо звучит, – услышала я его голос.

Отпирая дверь, я слышала, как его джип медленно катится по гравию, но не обернулась, чтобы помахать на прощание. Я крутая! Я алмаз в непробиваемой оболочке из шеллака! И мне вовсе не нужен миленький романчик с недоделанным сорокадвухлетним красавчиком, еж твою двадцать.

Все эти заклинания не помогли: едва я вошла в пустой дом, слезы потекли ручьями. Проблема была даже не в Шайлоу как таковом. Просто навалилось все сразу: ни с чем не сравнимые впечатления в бухте. Болезненное одиночество женщины, отвергнутой мужем, который даже не понимал, что отверг ее. Неумолимо надвигающийся конец.

Я вышла на веранду, громко шлепая сандалиями, как будто специально напоминая себе о своем одиночестве. Свет я даже не включила.

Я бросилась на плетеный диванчик и стала смотреть на волны сквозь стекло. Потом опустила лоб на руку, как героиня викторианского романа, и начала плакать. Плакала и плакала; потом перестала и тут же начала снова. Я чувствовала, что лицо у меня опухло от соли и горя, но скорее мне бы удалось заарканить звезду, чем перестать плакать.

Тут я услышала легкий стук в оконное стекло и струсила – самую малость. Я вытерла глаза и открыла дверь.

– Черт бы тебя взял, Шайлоу, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос не сорвался.

– Либби, – сказал он, взял мое распухшее лицо в свои жесткие ладони и поцеловал меня так, как раньше никто никогда не целовал. Властно. Нежно. И уж конечно, это не был поцелуй мужчины, которому не нравятся женщины.

Да, знаю-знаю: нехорошо сравнивать между собой мужчин, с которыми ты спала. Это несправедливо, даже если один из них не расположен к твоему полу. Но после того как Шайлоу поднял меня и отнес обратно на диван, после того как он целовал меня, пока я сама чуть не содрала с себя почти всю одежду, после того как он отвел меня в спальню, раздел и разделся сам, после того как он вошел в меня и заставил кричать от первобытного наслаждения, – после всего этого я не могла не понять, чего была лишена все эти годы.

И я подумала: спасибо тебе, Том.

Спасибо тебе за эту ужасную, кошмарную, душераздирающую отсрочку. Потому что без нее я бы не оказалась на Вьекесе, где наконец, о господи, наконец-то меня как следует трахнули, пока не оказалось слишком поздно.

20

Шайлоу лежал рядом со мной с полузакрытыми глазами и водил пальцем по моей руке.

– Либби?

– Мгм? – Трижды за ночь пережив маленькую смерть – мой персональный рекорд всех времен, – я уже миновала стадию восторженного забытья и быстро сползала в бессознательное состояние.

– Мне нужно тебе кое-что сказать.

Сон моментально слетел с меня.

– Только не говори мне, что у тебя герпес, – сказала я, хотя заболевания, передаваемые половым путем, стояли в моем предсмертном списке важных вещей где-то между занозами и парковочными квитанциями. Я была уверена, что с ним все в порядке, но вдруг у него имеются странные фетиши, или судимости, или…

– У меня был рак, – сказал он, – я от него чуть не умер.

Скажем так: это не произвело ожидаемого эффекта разорвавшейся бомбы, хотя и объясняло, почему он так взволновался тем вечером во время обеда.

– О-о, мне очень жаль. А какой? И когда?

– Лейкемия. Шестнадцать лет назад.

– Кошмар. Ты был совсем молодым. Но ведь лейкемия лечится?

– Ну я же лежу рядом с тобой, заметила? – сказал он с легкой улыбкой. – И обычно да, лечится. Но у меня была довольно тяжелая форма. Лимфатические узлы, кости, пах, – он махнул в направлении своих нижних конечностей. – Никто ничего говорил, но вообще-то все ждали худшего – врачи, моя семья, жена.

Жена? Обручального кольца у него не было. Я пропустила это слово мимо ушей.

– И что же произошло?

Он поцеловал меня в плечо.

– Я выжил. И жив до сих пор. Не знаю, почему, но жив. Мне было двадцать с лишним и я совсем, совсем не хотел умирать, но ведь никто из больных раком не хочет.