Жизнь и смерть наместника Ритхана

И раз уж выбор таков, Эйден скорее поддастся на провокацию, чем отступит. Провокацию можно обернуть против того, кто начал.

Дело даже не в том, что Эйден не верил в голодающих детей. Может, и голодают, судя по тому, что видел на рынке. Но он не верил в то, что это вышло случайно и именно сейчас. Что именно этот человек ничего, кроме как накормить своих детей, не замышлял. И вообще сомневался, что у него есть дети.

Усадить его на стул и привязать, а потом поговорить.

Тот попытался рвануться и даже крикнуть: «Помогите, убивают!» Но Эйден достал нож, приставил к горлу.

– Будешь орать, – сказал тихо, – и умрешь сразу. Ответишь на все вопросы и останешься жив. Выбирай.

– Малькасийская свинья! – зашипел Боро. – Ты не посмеешь! Тронешь меня, и тебе не жить!

А вот это он зря, потому что для отчаявшегося фермера как-то слишком.

Эйден врезал ему в зубы, хорошо так, до крови разбив губу. Отступил на шаг, сложив руки на груди.

На самом деле, хотелось убить. Чем больше он смотрел на человека, привязанного к стулу, тем сильнее хотелось, почти иррационально.

– Кто тебя нанял? – спросил мрачно.

* * *

Потом остро, просто невозможно хотелось напиться. Совсем. Так, чтоб до беспамятства. И очнувшись – снова. И… и чтобы все.

Ночь за окном.

Эйден сидел у себя в доме, в своем кабинете за столом, задумчиво побалтывая в кружке крепкий кофе. Кофе – и тот остался на донышке. А напиваться нельзя, у него просто нет времени на это. Сдаться сейчас – он не имеет права тоже, иначе не стоило и начинать.

И дело не только в нем самом.

Кожа на груди отчетливо чесалась. Еще не болело, не горело огнем, но уже отчетливо ощущалось, что началось. И никто больше не позовет его к себе, не усадит в кресло и не приложит ладошку. Потому что помогают только хорошим людям, а он…Слухов хватит, скорее всего.

Но это его решение, он к такому готов.

По большей части Эйден ни о чем не жалел. Он хотел допросить человека, и допросил. А то, что перешел черту… Не убил же. Он не убивал. Хоть и был близко к тому. Нет, Боро было не жаль. Потому, что все это ложь, от начала и до конца. Но совершенно ясно, что суд ничего не даст. Только Эйдену с самого начала нужен был не суд. Нужна правда.

И все равно, пусть бы был суд, и после суда убийцу бы повесили. Смерть бы была, пусть не одна, так другая. Это было бы понятно. Эйден даже не сомневался, что при таком раскладе, на утро раненный охранник умер бы, даже если вечером рана не казалась такой уж серьезной. Нужен повод осудить и в итоге представить Эйдена убийцей.

Или даже не так. Утром Эйдену скажут, что он Боро умер. Что Эйден запытал его до смерти, несчастного отца семейства, который случайно ошибся. Что Эйден чудовище.

«Скоро вы все сдохнете! Все! – Боро смеялся. Кровь из разбитого носа текла по губам, и зубы были в крови, от этого его ухмылка смотрелась совсем уж зловеще. – Имперские ублюдки! Все, в ком есть хоть капля малькасийской крови! Это не остановить! Все сдохнете!»

Он смеялся, больше не пытаясь притворяться фермером.

И время поджимало, а ответов не было.

В этой истории крайне странными были две вещи.

Первое – как быстро Эйден сорвался. Он всегда держал себя в руках и допрашивал хладнокровно, и если и злился, то все равно не позволял себе лишнего. Рационально как раз. А тут – накрыло так одуряюще. Душила ярость. И желание убить. Настолько, что Эйден предпочел сбежать сам, не доведя дело до конца, бросив привязанного к стулу человека.

У Боро были черные глаза. Сначала показалось – зрачки невероятно расширены, тут какая-то магия или какое-то зелье. Но нет, просто очень темная радужка, какой Эйден еще не видел. Только оторвать взгляд почти невозможно, хочется заглянуть в глаза и понять… что-то важное. Это неправильно. Особенно то, что чем больше смотришь, тем больше тебя захлестывает ярость. Кипит… Безумно.

А еще – этот Боро ничего не боялся. То ли свято верил в свою безнаказанность, что Эйден сам испугается за свою жизнь и его не тронет, то ли… Ярость в глазах. Эта ярость заполняла все, вытесняя даже страх.

Словно он уже мертв и нечего терять.

Ненависть.

Вторая странность – в его жене.

Когда Эйден выскочил из участка на улицу, подышать воздухом и остыть, заметил женщину с младенцем у крыльца. Она поняла, что на нее смотрят, подошла.

– Господин наместник, – сказала женщина шепотом, – вы должны отпустить моего мужа, он не виноват, – шепотом, но невероятно настойчиво, уверенно, с нажимом даже. – Если он умрет, наши дети умрут тоже. Нам нечего будет есть. Нас выгонят из дома, потому что мы не сможем больше платить. Вы должны его отпустить, вы же не хотите убить детей?

Женщина смотрела на него, и глаза у нее были такие же черные. Ребенок не плакал, не двигался… проскользнула даже мысль, что он уже умер, но нет, просто спит.

– Ваш муж совершил преступление и должен ответить, – сказал Эйден.

– Вы убьете нас? – ее глаза вспыхнули, как тлеющие угли под порывом ветра.