Читаем Жизнь и смерть в Средние века. Очерки демографической истории Франции полностью

Рассматривая общественную систему XIV–XV вв. в целом, исследователи, естественно, задаются вопросом, в какой сфере следует искать «исходный импульс» (prime moover) ее внутреннего изменения и в какой мере ответственны за это демографические сдвиги. Обсуждение этой проблематики, в том числе и по отношению к Франции, достигло апогея в 50–60‑е годы нашего века, когда было опубликовано много специальных работ, включая и ряд исследований советских и зарубежных авторов. Неоднократный анализ этой литературы в нашей печати избавляет от необходимости возвращаться к ней[690].

Отметим лишь, что, несмотря на интенсивный поиск путей взаимодействия социальных и демографических процессов во Франции XIV–XV вв., мы не располагаем пока достаточно аргументированными представлениями о механизме, способах и конкретных путях этого взаимодействия. О нем приходится говорить лишь в общем плане, преимущественно с точки зрения того, что в социальных условиях могло способствовать видоизменению тех или иных элементов демографического поведения, а в чем сами эти элементы могли оказать «обратное» влияние на социально-культурные или же социально-экономические отношения. Конкретному исследованию взаимодействия этих сфер может, как уже отмечалось, помочь совершенствование понятийного аппарата, применяемого при таком анализе. Историк ведь не имеет иных средств к более глубокому постижению интересующих его взаимосвязей кроме использования при осмыслении фактического материала понятийных категорий большей, чем у предшественников, эвристической силы. В этом смысле использование новых понятий — путь к более глубокому проникновению в суть исторических процессов.

Уже упоминавшаяся категория ТВН явно недостаточна для перехода от социологического уровня понимания взаимодействия между социальными и демографическими процессами (т. е. от понимания главным образом того, что могло способствовать или препятствовать такому взаимодействию) к уровню конкретно-историческому, при котором исследователь способен конкретно описать формы и проявления имевшего место взаимодействия. Для такого описания явно недостаточно и понятие РВН, ограничивающееся осмыслением только демографических феноменов. «Срединную» роль могло бы играть понятие вида воспроизводства населения (ВВН), которое, как уже отмечалось, объединяет в себе характеристику режима воспроизводства населения с обеспечивающими этот РВН социальными отношениями.

С учетом этих моментов можно констатировать, что ВВН, свойственный Франции в XIV–XV вв., заметно отличался от ВВН, типичного для предыдущего этапа. Эти отличия охватывали, как мы видели, и социальную сферу (экономику, социальный строй, «картину мира»), и сферу демографическую (демографические представления, демографическое поведение, движение народонаселения).

По ряду своих параметров ВВН во Франции в XIV–XV вв. включал черты прежнего. В социальной сфере это проявлялось в сохранении ряда важнейших социально-экономических и социально-политических отношений, присущих одновременно и первому (XI–XIII вв.), и второму (XIV–XV вв.) этапам развитого феодализма во Франции[691]. Существенными в ВВН XIV–XV вв. были и признаки демографической общности с ВВН XI–XIII вв. По-прежнему очень заметную роль в демографической регуляции играли брачные модели. Одновременно с ними на демографический тренд оказывали большое влияние усилившиеся по сравнению с прошлым установки на выхаживание младенцев, на преодоление старческих недугов, так же как и рост практических навыков выхаживания детей, стариков, больных. Опирающиеся на представления о самоценности земной жизни, эти установки в нормальные годы способствовали некоторому сокращению смертности, увеличению продолжительности жизни, быстрейшему восполнению демографических потерь.

Однако абсолютный рост населения купировался в XIV — начале XV в. не только эпидемиями, войнами и недородами. Ему противодействовали и некоторые вновь сложившиеся в XIV–XV вв. особенности демографического поведения. Так, вновь принятый более поздний возраст вступления в первый брак мужчин, рост холостячества в их среде сокращали долю состоящих в браке, понижали общую рождаемость. В этом смысле потенции демографического роста реализовывались во Франции того времени — если только исключить периоды, непосредственно следовавшие за демографическими спадами, — далеко не полностью. (Особенно это касается XV в.)

Вид воспроизводства населения, присущий Франции рассматриваемого периода, обладал, таким образом, чертами не только общими с ВВН предшествующего времени, но и немаловажными отличиями. Он содержал как «крещендные», так и «ограничительные» элементы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука