Современные исследователи считают, что такое объяснение выглядит неубедительным. Известно, что зима 1915–1916 годов тоже была весьма снежной. Тогда в заносах тоже застряли тысячи вагонов с мукой. Однако это никак не сказалось на снабжении крупных городов, потому что везде имелись достаточные запасы. Теперь же недостаток хлеба начал ощущаться еще до сильных снегопадов. Так что стихия точно не была первопричиной кризиса в столице, но она, безусловно, усилила кризис и ускорила развитие событий.
У прапорщика Н. И. Лозы, наблюдавшего перед московскими лавками «хвосты», выстраивавшиеся, несмотря на сильный мороз, за хлебом и керосином, хотя других продуктов было вдоволь, создавалось впечатление, что дешевые хлеб и керосин не поступают в Москву, потому что их специально задерживают в пути, чтобы вызвать народное недовольство.
О чем-то подобном тоже в форме предположения писал в своем романе «Красный Хоровод» Ю. Галич: «…просветили меня по части, так называемых «товарных недель». Оказывается, что незадолго до печальной памяти февральских дней, по указаниям из центра, товарные составы задерживались на известных узловых пунктах.
– С какой целью?.. Может быть, для ремонта или разгрузки?..
– Ничего подобного! Никакого ремонта не требовалось. Это происходило из тонкого политического расчета. Эта мера имела целью уменьшить приток съестных припасов к столицам, создать недовольство, вызвать толпу на улицу, инсценировать революцию».
Страна увязла в бесконечной, всем надоевшей войне, которая истощила ресурсы России, особенно духовные, нравственные ресурсы общества, чему способствовали страшные потери на фронте, похоронки, обнищание и бедность. Общество не было готово к такой длительной, изнурительной и тяжелой войне. При этом массовое сознание, как образованных слоев, так и обывателей, резко радикализировалось. Все и всюду говорили о том, что так продолжаться дальше не может…
Зимой в Москве катастрофически не хватало топлива. В зимний сезон Москве нужно было ежедневно 475 тысяч пудов дров, 100 тысяч пудов каменного угля, 100 тысяч пудов нефтяных остатков и 15 тысяч пудов торфа. Между тем в январе 1917 года в Москву подвозилось ежедневно в среднем только 430 тысяч пудов дров, 60 тысяч пудов каменного угля и 75 тысяч пудов нефти. Недовоз, в переводе на дрова, составлял ежедневно 220 тысяч пудов.
С середины февраля 1917 года прибытие дров в Москву упало до 300–400 вагонов в день, а нефти и каменного угля вообще не поступало. Вследствие недостатка топлива многие предприятия Москвы, даже работающие на оборону, стали останавливаться. Дровяные склады были пусты. Выпуск продукции металлургической промышленности в Москве упал на 32 % по сравнению с концом 1916 года.
Окружное интендантское управление Московского военного округа сталкивалась с теми же проблемами заторов и задержек на железной дороге своих грузов, что и гражданские перевозчики. Несмотря на все усилия, ситуация с каждым днем ухудшалась. Железная дорога с перевозками не справлялась и не могла полностью перевезти уже заготовленный для армии фураж.
По своим служебным обязанностям прапорщик Н. И. Лоза, вплотную занимаясь проблемами, в том числе и железнодорожных перевозок, понимал, что нужно время, чтобы попытаться справиться хотя бы с частью постоянно возникающих сложностей, но времени, как оказалось, уже не было…
Грянула Февральская революция!
27 февраля 1917 года в Москве стало известно, что в Петрограде начались беспорядки, что в столице проходят митинги и стачки, что часть заводов стоит, а часть работает только до обеда, что среди рабочих распространяются листовки с лозунгом: «Долой самодержавие!»
Эти известия не произвели особого впечатления на прапорщика Н. И. Лозу. Он отнесся к ним спокойно: «Что там в Петрограде придумали? Забастовки мастеровых – еще не революция», – рассуждал он. Но все оказалось значительно серьезнее…
На следующее утро, 28 февраля по пути на службу прапорщик Лоза видел, как белая от снега Москва заполнялась морем голов, над которыми красными пятнами реяли флаги. На улицах раздавалось пение «Марсельезы»… С рыканьем проезжали автомобили, облепленные людьми с красными бантами…
На службе от сослуживцев он узнал переданные по телефону из Петрограда то ли новости, то ли слухи, что Государственная Дума в составе Временного комитета приняла всю полноту власти, что в столице беспорядки, что полиция разбежалась, что в Кронштадте бесчинствуют матросы и что с фронта на подавление беспорядков двинулись войска…
Положение было неопределенным. Где-то, что-то творилось. Слухи ходили всевозможные. Приказаний из штаба округа не было никаких. Все чего-то ждали, но чего именно никто не знал. Никто не представлял себе, что такое революция и как она будет происходить… Вся эта неопределенность, настроения у прапорщика Лозы не поднимала, но от самих событий веяло чем-то новым, необычным, революционным…