Давление на следственную группу нарастало с каждым днем. Все ждали новых скандальных арестов, но… они не последовали. Более того, началась утечка информации из самой следственной группы: выяснилось, что никаких оснований держать в изоляторе тех, кто к этому моменту был уже арестован, нет. Адвокатам Мовсисяна и Арутюняна не представили ни единого факта, подтверждающего хоть какую-то причастность их подзащитных к преступлению. К марту-апрелю Гагик Джаангирян оказался в весьма затруднительной ситуации. На него давили те, кто всячески хотел использовать следствие для моей отставки, требуя новых арестов и скандальных разоблачений. А оснований для арестов и материалов для разоблачений не было! Джаангирян метался между семьями Вазгена и Демирчяна, «Еркрапа» и РПА, оказавшись перед трудным выбором. Поддаться давлению и пойти на полную фальсификацию следственных действий? Но это значит сделать всю следственную группу преступниками. Или остановиться, не переходить черту, за которой велик риск самому оказаться на скамье подсудимых? Воинственные заявления военного прокурора, звучавшие сразу после создания следственной группы, сменились неуверенными, размазанными и уклончивыми сообщениями о ходе следствия. Это стало явным индикатором его выбора.
Однажды в начале марта Джаангирян умудрился оказаться на совместной пресс-конференции с руководителями РПА и НПА сразу после расширенного заседания Совета «Еркрапа». Они требовали, чтобы я отправил в отставку Сержа Саргсяна и Тиграна Нагдаляна, руководителя Первого канала телевидения. Присутствие Джаангиряна на подобном мероприятии выходило за рамки прокурорских обязанностей, о чем мне пришлось ему напомнить. Он попытался выкрутиться: промямлил что-то невнятное о том, что, мол, на него давили, он не сумел увернуться и якобы вообще пошел туда, чтобы удержать людей от необдуманных поступков.
В апреле суд отказался продлить меру пресечения Алику Арутюняну из-за отсутствия оснований держать его под арестом. Позднее были освобождены и другие люди, арестованные по надуманным обвинениям: вся их вина заключалась лишь в факте знакомства с Унаняном. Надежда на громкое дело о глобальном заговоре таяла на глазах, и это не на шутку встревожило всех, кто пытался на этой волне добиться смены власти. В минобороны, Сардарапате, Цахкадзоре[90]
и в других местах начались многочасовые собрания недовольных: люди писали заявления, требовали привлечь к ответу организаторов теракта, подразумевая под этим меня и Сержа. Распространяли слухи, что Вазгена убрали спецслужбы – якобы он выступал против решения карабахского вопроса. Борьба за власть, а значит – за мою отставку, стала открытой и агрессивной, началось целенаправленное раскачивание внутриполитической обстановки.Напряжение мое было колоссальным, загруженность – запредельной. Кроме собственных функций, мне приходилось заниматься вопросами безопасности и заброшенной премьером экономикой. И все это – в гнетущей внутриполитической атмосфере. И вдруг вечером 22 марта раздается звонок из Карабаха: совершенно покушение на Аркадия Гукасяна. Сказали, что он тяжело ранен, но жизни не угрожает опасность. Раздроблены кости на обеих ногах ниже колен, готовятся к операции. Первая мысль: вот черт, только этого нам не хватало! Агван Овсепян попросился сам поехать в Степанакерт для оказания помощи в расследовании, туда же направили группу спецназа МНБ. Докладывали мне по несколько раз в день. В течение суток арестовали всех причастных к покушению, в том числе – по подозрению в его организации – Самвела Бабаяна.
Поскольку кабинет министра обороны превратился в штаб заговорщиков, я в середине марта своими указами обновил командный состав МО, чтобы оградить войска от вовлечения в политику. В апреле Гагик Джаангирян вдруг пожаловался мне: парламент пытается устроить из расследования политическое шоу, что мешает работе следственной группы. Он попросил меня избавить его от обязанности докладывать в парламенте о ходе следствия. Просьбу военного прокурора я выполнил, дав ему официальную рекомендацию отменить эти доклады.