Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Постоянные административные реформы и реорганизации делали жизнь Н. М. Субботиной в этот период очень нестабильной. Только она приспосабливалась к одной системе администрирования, как та тут же изменялась; так же как сменялись конкретные люди, с которыми приходилось иметь дело. Вскоре после съезда ассоциации физиков, в 1923 г., как будто бы уже наладившаяся и вошедшая в колею жизнь Нины Михайловны в Сормове вновь была разрушена. Содержание школ Сормовского отдела народного образования, в котором состояла Субботина, было передано Сормовским заводам. Из-за этого ее перевели на работу в структуру Сормовских заводов, и потом очень быстро уволили. Как свидетельствует выданная ей в Сормовском отделе народного образования справка: «С переводом школ СОНО на средства Сормовских заводов, переведена на 1/V 1923 г. на службу в Школьный отдел РСЗ[1021], а 1/ IX 1923 г. уволена по сокращению штатов, за неимением спец[иальных] средств»[1022]. Но еще 12 марта 1923 г. Нина Михайловна рассказывала Б. А. Федченко: «Я Вам писала что 4-х летняя работа здесь вся пошла насмарку. Обсерватория сломана, я уволена, закрыт весь школьный о[тде]л, а завод отчисляет в уездный О[тдел] н[ародного] о[бразования] только I процент, т[ак] ч[то] за ноябрь учителям заплатили в январе по 32 миллиона. До астрономии ли теперь О[тделу] н[ародного] о[бразования]. А купол обсерватории в 140 пудов пошел на слом, в переплавку, т[ак] к[ак] ОНО не заплатило за него и не могло достроить обсерваторию, при чем портилось здание заводской школы. Вообще нелепость вышла выдающаяся…»[1023]. И продолжала: «Очень мне жаль моих летних экскурсий с детьми. Столько интересного мы с ними собирали, а теперь за все надо будет платить огромные деньги, т[о] е[сть] не будет ни парохода, ни бесплатных лошадей. Как поживает сама Комиссия школьных набл[юдений]? Получает ли наблюдения из школ? У меня набралось неск[олько] дневников детей по фенологич[еским] наблюдениям, но в общем, у нас полный разгром…»[1024].

Нина Михайловна хотела вернуться в Петроград к своей так неожиданно прерванной в 1917 г. работе. «Мне прямо стало тошно здесь стараться работать научно — до того это является непроизводительной тратой сил, хочу после Пасхи ехать в П[етербург] и зову с собой маму. Если Оля в Москве ничего не найдет — вытащу с собой. Надо снова начинать жизнь сначала», — писала она Б. А. Федченко. Нина Михайловна просила разрешения остановиться в квартире Бориса Алексеевича, пока она не найдет что-нибудь: «…я выбираюсь в П[етербург], где К[омиссия] у[лучшения] б[ыта] у[ченых] обещала меня вписать к себе. Могу ли я у Вас поместиться на время Вашей поездки в Туркестан — где-нибудь в столовой — чтобы не стеснить Вас, когда и на сколько времени Вы едете? Здесь за нами квартира до 15 апреля, т[ак] ч[то] можно будет явиться в П[етербург] в мае, если будем живы, здоровы и судьба не закинет куда-ниб[удь] в другую сторону. Надеюсь в П[етербурге] получить работу по вычислениям, а м[ожет] б[ыть] и переписке. Сейчас я здесь переписываю пьесы для театра, для заработка и от скуки», — добавляла она[1025]. Завершалось письмо фразой, в которой сквозило такое нехарактерное для обычно жизнерадостных писем Субботиной отчаяние: «Неужели я опять попаду к культурным людям и в живую научную среду? Если удастся что-нибудь наладить для себя — найму комнату (м[ожет] б[ыть] К[омиссия] у[лучшения] б[ыта] у[ченых] поможет), а нет — переберусь еще куда-ниб[удь], только надеюсь что удастся!!!»[1026] И еще раз на полях письма, отчаянная просьба: «Старый друг и товарищ по науке. Ответьте скорее и помогите выбраться!!!»[1027]