Это любование, однако, могло дорого обойтись наблюдательницам, о чем они, правда, догадались не сразу. «Еще такая же волна — это уже не случайность! — писала Н. М. Штауде. — Через 2–3 секунды вся терраса затоплена, перила сорваны в нескольких местах, и мы стоим уже в комнате по колено в воде, но все еще как очарованные продолжаем любоваться катящимися мимо нас по балкону волнами. Все происходящее так неожиданно и красиво, так увлекательна та стремительность, с которой безобидный ручей на наших глазах превращается в стихийно-могучую реку, и с увеличивающейся яростью обрушивается на наш дом, что в первые мгновения никто из нас не понял грозящей опасности»[703]
. Но вода прибывала так быстро, что опасность была вполне реальной: «Нижняя половина окон, выходящих на террасу, находится снаружи под водой, уровень ее быстро повышается и в комнатах. Надо бежать наверх, в гору, не теряя ни секунды. Дворник в ужасе кричит, что кругом рушатся и плывут дома… Выходим из дверей в виноградник. Уже совсем стемнело, ливень продолжается. Вода в винограднике выше пояса; сильное течение валит с ног; размокшая глинистая почва сделалась вязкой и скользкой, местами глубокие ямы. Выйти из сада оказывается совершенно невозможным. Пришлось возвратиться обратно в дом. Возвращаемся уверенные в близкой гибели. Собрались все на южной террасе, зажгли лампу и молча прислушиваемся к грохоту, доносящемуся до нас с северной террасы: это река разворачивает камни нашего фундамента и бьет о стены мебель и деревья. Как-то странно опустел затопленный балкон, точно чего-то на нем не хватает; только на другой день мы отдали себе отчет, что не хватало длинного стола с книгами, всех стульев и тяжелого дивана красного дерева — все слизнула и далеко протащила разбушевавшаяся река. Грохот этой уносимой мебели сливался с непрерывным громом в какой-то необычный концерт, усиливавший общее впечатление. Долго-долго тянутся минуты, но вот дождь начинает утихать. Через 5 минут вода в винограднике спадает на несколько вершков, и мы решаем этим воспользоваться, чтобы снова попытаться уйти из дома, где вода в комнатах все продолжает прибывать. Выходим все снова в воду, благополучно добираемся при свете молнии до размытой каменной ограды сада; теперь предстоит самое трудное и опасное: перейти бушующий поток, который несется по дороге и клубится водоворотами. Переходим осторожно, ощупывая ногою каждый шаг: больно ударяют тяжелые камни из разрушающейся ограды, течение валит с ног. Но вот дорогу перешли, теперь мы уже почти спасены, карабкаемся в гору, скользим, почти падаем, но все-таки заметно приближаемся к виднеющемуся наверху огоньку какого-то жилья. Дождь снова полил целыми ручьями, но он уже теперь не так страшен. Добираемся наконец до домика незнакомого старого помещика: там уже несколько татарских семей, спасшихся от наводнения»[704].Чего подобный переход мог стоить Нине Михайловне Субботиной, которая в принципе не могла ходить без помощи костылей, трудно даже вообразить. «Очутившись в безопасности, — пишет М. Н. Штауде, — мы посмотрели на часы, думая, что от начала ливня прошло не менее двух часов. К нашему огромному изумлению оказалось, что было всего 20 минут восьмого; как успело столько всего произойти в эти полчаса, я и до сих пор не могу понять, но отсюда видно, с какой быстротой прибывала вода. Дождь заметно утихал, сквозь разорванные черные клочья туч заблестели яркие словно вымытые звезды. Видно было, как тучи быстро уходили, двигаясь на восток, к Феодосии. Мы решили перейти ночевать в другой верхний дом Н. А. Маркса, находившийся неподалеку на склоне Папас-Тепе. Барометр пошел вверх и, казалось, совершенно невозможно было допустить, чтобы повторилось опять что-нибудь подобное»[705]
. Но предположение это оказалось ошибочным. «…в 3 часа ночи снова началась гроза с ливнем, продолжавшаяся до самого утра. Наводнение, сопровождавшее этот второй приступ бури, было еще сильнее предыдущего», — рассказывала Н. М. Штауде.